— Я такой и есть. Должен им быть. — Мне не нравится, что Мэтт видит меня насквозь.
— Нет. Не такой. — Мэтт подходит ближе. — Ты не показываешь, что их слова тебя ранят. Они без понятия, что ты чувствуешь себя виноватым.
Теплые губы касаются моей шеи.
— Это ничего не меняет между нами. — Руки Мэтта проникают под мою рубашку, вырывая у меня стон.
— Дэймон сказал, что нам надо притормозить.
— А ты обычно поступаешь так, как велит Дэймон?
— Не хочу повторять те же ошибки.
Ухмыльнувшись, Мэтт отстраняется.
— Я хочу тебя трахнуть, а не окольцевать.
— Какие милые вещи ты мне говоришь. — Я хватаю Мэтта и тащу в свою спальню.
Мы валимся на кровать, переплетаясь руками и ногами. И хотя в голове все еще мигает знак «Ошибка!», ощущение тела Мэтта на мне одерживает верх. У меня уже вырабатывается зависимость. И когда он уйдет, мне явно понадобится реабилитация.
Правда в том, что я не лгал, когда говорил, что не знаю, какое будет «число» с Мэттом. И лишь при одной этой мысли у меня от страха трясутся поджилки.
Я кладу руку ему на грудь и слегка отталкиваю, хотя его бедра все еще втираются в мои.
— В чем дело? — спрашивает Мэтт.
— Может, нам стоит остановиться.
Он отстраняется, неправильно истолковав мои слова.
— Прямо сейчас?
Я хватаю его за задницу, притягиваю обратно и практически теряю связь с реальностью, когда чувствую прижимающийся ко мне каменный член.
— Нет, не сейчас. Но, в смысле, ты же завтра возвращаешься в Фили. Так что, может, это будет чистый разрыв.
— Я вернусь через две недели.
— Для публики.
Мэтт секунду колеблется, затем пожимает плечами, будто это не важно.
— Как хочешь.
Я замечаю про себя, что не так давно имел подобный же разговор с другим парнем, и он был недоволен. Все бы отдал, чтобы Арон тогда принял мои условия так же легко, как Мэтт. Но в эту минуту, лежа на кровати, я чувствую тяжесть в груди, которая охрененно похожа на разочарование.
***
Когда в коридоре у двери спальни раздаются шаги, я улыбаюсь и перекатываюсь на спину, уверенный, что Мэтт пришел меня будить, как обычно. Через секунду вспоминаю, что сегодня он должен был уезжать, и, судя по тому, как высоко стоит и сильно слепит солнце, я, видимо, упустил возможность попрощаться. На мгновение от надежды, что Мэтт еще здесь, вспыхивает радость, но она тут же гаснет, когда в дверях появляется моя мама.
Папина собственная Мишель Обама. По крайней мере, именно так он пытается представлять ее общественности. Для меня она та, кто надерет мне зад, если сделаю что-то не так. И судя по выражению ее лица, сейчас именно такой случай.
— Все еще в постели, как я погляжу, — отчитывает мама, но шоколадный взгляд излучает тепло, и не ясно, шутит она или говорит серьезно.
— Разве мне нужно куда-то торопиться?
— Ну, не знаю, может, в большое офисное здание в Мидтауне, где будешь трясти помпонами и кричать: «Голосуйте за моего отца!» — Ох, так это она полушутливо дразнит меня по поводу выбора жизненных путей.
— Потрясающая картина, мам, но, думаю, этого никогда не произойдет. — Я сажусь, убедившись, что укрыт простыней.
Мама закатывает глаза.
— Я твоя мать. Чего я там не видела.
— Да, но мне уже не два годика.
— Хотя твое поведение в последнее время говорит об обратном. — Взгляд мамы оценивающе скользит по комнате. — А где…
— Его зовут Мэтт, и он уехал в Фили. А что ты здесь делаешь? Тебя послал папа?