— Семье? — спросила тетка Оксана, — не дому?
— Так надежнее. Защищать нужно не стены, а людей. Боитесь?
— Была бы дура, если бы не боялась.
— Зря. Это не нойды, это свои. А со своими... всегда можно договориться. А хотите, я вас в род введу, чтобы под защиту попали?
Хозяйка опешила, даже слегка попятилась, ступив в крапиву босыми пятками. Обожглась, выскочила — и все это, не отводя шального взгляда.
— Не шутишь?
— Такими вещами? Никогда бы не посмела.
— Я ведь, — тетка Оксана смутилась, даже глаза прикрыла, — вообще никак с Ней не в родстве. Замуж за местного парня вышла, но не родила ему. Значит, род не принял.
— Значит, проблемы были по медицинской части, — спокойно возразила я, — а больше ничего это не значит. Если род не принимает, то это железно. Все ворота и калитки запираются. И такого предложения вы никогда бы не получили. Мне б и в голову не пришло его сделать — так это работает.
Она еще колебалась, когда я подошла, взяла за руку и, уколов гвоздем свою и ее ладони, быстро соединила:
— Вода с водой встречаются, руда с рудой венчаются
Да не брачным венцом, а сестрицыным кольцом.
Прими мать-вода каплю малую,
Сестру мою названую, Оксану...
Зажигалка у любой ведьмы всегда с собой, хотя курящих среди нас почти нет. И не потому, что вредно, а потому, что огонь чтим. Для ерунды его вызывать — обида будет. А своих обижать нельзя. Да и к чему? Можно подумать, чужих мало.
Я подпалила горсть сухой травы, прямо на ладони. Взглянула на Оксану. Та обтерла руку о джинсы и — сунула прямо в огонь. Не пробуя, не медля. Вообще без башни тетка! Но огонь лизнул ее меж пальцев, коротких, с криво обрезанными ногтями, словно поцеловал.
— Вот так, сестрица, — я отряхнула с ладони остатки костерка и хихикнула, — а говорила — род не принимает. Поменьше мистики, побольше практики.
— Выходит, правду дед говорил, ты кровь от крови Её.
— Её?
— Гайтанки.
— Может и так, — я пожала плечами, — кто теперь скажет. Давно дело было, ни в каких архивах правду не откопаешь. Да и горели эти архивы весело и ярко. Пойдем, работу доделаем.
Оксана кивнула. И тоже рассмеялась:
— Учудила ты, Кира. Какая я тебе сестра? Чуть ли не втрое старше...
— Ну уж какая есть, на базар не несь, — фыркнула я, — по-другому никак было. Матерью я тебя назвать не могу, у меня и мама и бабушка живы. Только сестрой.
— Молоток в кладовке. Вколачивай по самую шляпку, косяков не жалей. Чует у меня тот самый задний орган, пригодятся.
— Да, — покивала я, — Задний орган — штука серьезная. Если подумать, так на него столько всего завязано: и лечение, и учение, и поиск приключений... Ноги у всех оттуда растут, а кое у кого и руки. А некоторые личности этим органом даже думают.
Солнце катилось за край окоема, рыжее, как волосы той незнакомой репортерши. Крапива шептала что-то ободряющее. Призрак трусил рядом, а на заборе, почему-то нашем, сидел петух Дартаньян и смотрел на дорогу, словно нес дозор.
— Спать вали, мушкетер, — добродушно посоветовала я, — как-нибудь без тебя справимся. Сам же знаешь, ночь — не твое время. А до рассвета все так или иначе ясно будет.
Петух моргнул, соглашаясь, но с места не сдвинулся.
ГЛАВА 11
"— ... А что — Степан? Степан твой — волк. Чистый волк. Захотел — взял. Не сумел — сдох. Обычное дело для волка.
— А я, значит, не волк? — в голосе звучала обреченность, пополам с иронией.
— Не, куда тебе, Петечка. Ты не волк, и не примазывайся. Ты — пес, на сворке у новой власти. И быть тебе псом, на другое ты не годен. Вот и охраняй хозяина. Не усторожишь — водой и вытечешь, — тихий смех звучал добродушно, но почему-то пугал до икоты.
— А Алексей?
— Третий ваш? Он может и человеком остаться. Случай у него будет.
— Обещаешь?
— Обещаю, Петечка. А ты знаешь, мы и просто не врем, а уж с обещанием и подавно не лукавим.