Ренсинк Татьяна
(Н. Ф. Арендт, художник И. И. Олешкевич, 1822)
***
«Не изменить ничем свершившейся участи, если она так пронзительно пробила судьбу. Нет понимания, нет знания, как уничтожить сложившееся положение, если оно беспощадно вросло корнями в жизнь. Холод домашних стен не сможет согреть никак, если смертельная беда заперла за тысячи замков в свой плен...» - Дмитрий стоял перед портретом Николая Сергеевича в музыкальной комнате имения Нагимовых.
Глаза были полны нежности и горьких слез сожалеющей души. Сожаление жизни, которая могла бы длиться. Сожаление о человеке, которого ценил, как родного отца. Сожаление идеям и добрым стремлениям этого человека, так открыто и свято хранившего надежды на счастье свое и своих детей...
-Я сожалею, - встал рядом вошедший врач. - Ничего больше сделать не смогу... Я буду поддерживать, лечить, но это будет длиться не долго... Мне жаль...
-Его глаза, как здесь... Он мог еще быть счастливым, больше, чем был, - прослезился Дмитрий, не сводя глаз с портрета.
-Не оплакивайте заранее... Я уже заставил его супругу покориться успокоительным. Не желательно и ее сгубить.
-Это просто вечная разлука, - покатилась слеза по щеке Дмитрия. - Злой рок... Нашел, забирает тех, кто нужен, кто дорог, кто еще должен жить... Николай Федорович, - перевел он взгляд на врача. - Протяните ему жизнь, пока я не верну Лешку, молю Вас...
-Я сделаю все, что смогу, Дмитрий Васильевич, - в сожалении о возможной неудаче развел руками тот.
-Мое сердце иначе тоже не выдержит такого шторма... Не дай Бог... Не дай Николаю Сергеевичу уйти до возвращения сына, - медленно приземлился на стул Дмитрий, уставившись в предчувствие худа.
-Вы должны быть сильнее... Я не таким Вас помню с войны, - сел в соседнее кресло врач. - Я уже давно навещаю князя, и давно борюсь с его упрямством, но он ни то что мои настойки не хочет принимать, но и мед с черной редькой из рук супруги не желает. Устал он, говорит... Я не могу сидеть с ним постоянно, вливая ему лекарства, понимаете? А помощница моя, протеже Нагимовых, тоже все бегает... То в деревне помогает больным, то своей сестре с новорожденной дочерью, то к жениху в крепость. Времени сидеть нет и у нее. А супругу он не слушает. Только Ирине и получается заставлять его лечиться.
-Ирина, - ласково вымолвил Дмитрий, на что врач не удержался и удивленно уставился на него. - Не удивляйтесь, Николай Федорович, - улыбнулся он ему в ответ. - Жених в крепости — то был я.
-Дмитрий Васильевич, - ошарашенно задержал Николай Федорович дыхание. - Вы были причастны к восстанию?!
-В какой-то степени, - кивнул тот.
-А я в то время мучился сердечными болями в груди, - признался Николай Федорович. - Все пытался уйти в отставку.
-Чувствительными к своим больным Вы были всегда, - добродушно улыбнулся Дмитрий.
-Да, но все события лишь замедлили мою отставку... Потом еще хуже стало от участия в консилиуме у ложа умирающего генерала Милорадовича, да лечении остальных раненых с того проклятого дня на Сенатской.
-И что же, приняли Ваше прошение все-таки, или нет? - заинтересовался Дмитрий.
-Меня отправили на административную работу к баронету Виллие... Однако наши отношения с ним зашли в тупик... Напряженно стало и душно, так пришлось даже в отпуск уйти аж на четыре месяца, чтобы хоть как-то забыть все и отдохнуть. Уехал на Полтавщину к матери, а там и женился, - расплылся он в улыбке.
-Вот как?! Пора бы было, да, - радуясь за него, улыбался Дмитрий. - И кто же стала счастливой супругой?
-Мария Корнелия Гиммис, - гордо назвал имя супруги Николай Федорович. - И после этого мое следующее прошение было принято. Отпустили с мундиром и хорошей пожизненной пенсией. Так и занимаюсь теперь врачеванием всех, кто приходит. А в апреле назначен лейб-медиком государя нашего.
-Я счастлив за Вас искренне, Николай Федорович, - восхитился Дмитрий. - И счастлив, что государь наш хоть иногда принимает решения, которые могут радовать.