— Правда или ложь, — парировала я, — ты доказал, почему я не должна тебе доверять.
— Тем, что сказал правду?
Я не могла остановить слезы, выступившие на глазах, как и дрожь, проникшую в мои мышцы, заставляя меня содрогаться в его хватке.
— Потому что ты не сказал об этом заранее! — бушевала я. — И потому что думал, что это смешно, когда я думала, что умирала!
— Это было смешно, — заявил он, но тут же невинно посмотрел на меня. — Откуда я мог знать, что ты не поверишь мне? Я снова и снова тебе говорил, что не могу врать.
Если бы взгляды могли убивать, он умер бы уже тысячу раз. Я вдохнула и вытерла слезы с глаз. Он заплатит за это. Заплатит!
— Идем же, мой Кошмарик, я дам тебе медовый месяц, как и обещал, — он отпустил мою руку и протянул локоть, будто был Рыцарем, а не Валетом.
Моя грудь вздымалась от глубоких вдохов. Нет. Мало. Он не мог так со мной играть.
В груди росло напряжение. Я начала понимать, что этим напряжением было Равновесие во мне, и я стала действовать от этого напряжения, не успев подумать.
— Финмарк Торн, опустись на колени передо мной и моли о прощении.
Моя ладонь взлетела закрыть рот, глаза расширились. Я не должна была так использовать его имя. Не должна была…
Он упал на колени, глаза искрились яростью, хотя он сладко сказал:
— Прошу, прими мои извинения, достойное Равновесие. Я обязан молить о прощении у тебя за все мои грехи и проступки.
— Извинения приняты, — выдохнула я, но ощущала себя обманутой. Он должен был извиниться сам. Дать мне хотя бы это.
В то же время мои щеки пылали. Желание восстановить равновесие меня погубит. Я ненавидела это. Я не хотела этого. Но что я могла? Я действовала, не желая действовать.
— Я говорил, — сказал Скуврель сквозь зубы, — что твоя роль захватит тебя и заставить действовать так, как ты не хочешь. Ты не понимала, что все мы скованы ролями, которые нам выдали, но теперь, сладкий Кошмарик, ты должна видеть, что я все время был прав.
Я кивнула, но мысли кипели. Я заявляла, что мы выбирали, принимать ли роль, что нас не могло определять то, что другие навязали нам. Так почему я позволяла это? Я не позволила крылья. Может, не должна была позволять и принуждение.
— Ты должен был извиниться сам, и мне не пришлось бы заставлять, — вяло сказала я.
Скуврель помрачнел.
— Я не извиняюсь. Идем, Кошмарик, забудем об этом ужасе и войдем в логово твоего врага.
Он мог только так? Придется пока что терпеть это.
Я обвила его руку, и мы посмотрели на подводный дом перед нами. Как я найду там ответы?
Глава двадцать четвертая
Дом перед нами поднимался в воде стенами из чего-то белого, будто их сплели из когтей дракона.
— Бивни, — сказал спокойно Скуврель. — Внешние стены из вырезанных бивней и бедренных костей. Он вырезает историю каждого, кого он убил, на их костях. И тех, кто ему дороже всего, он делает серьгами и мелкими украшениями на своих ремешках. Разве не мило?
Я поежилась.
— Ты говорил, что его дом не из костей.
— Я говорил, что он не из черепов.
— Невелика разница.
— О, не отчаивайся, Кошмарик. Он не может тебя убить. Ты из четверки, как и я. Он может превратить тебя в камень. Отправить на тебя своих подданных. Но сам он тебя убить не может.