Как и вчера, услышав звук, он слегка наклонил голову и уставился на меня с ожиданием.
— Привет.
Голос чуть не сдал, пришлось закрыть рот и сглотнуть. Классическая музыка — это слишком, это перебор перебористый. Но что делать?
— Чего тебе?
Я тряхнула головой, с ужасом понимая, что слова прозвучали только внутри. Он ничего не произносил, я верно, просто ждала такого вопроса. Любой нормальный человек бы так и спросил, правда? Но он молчал и смотрел задумчиво. А потом вздохнул.
— Что ты тут делаешь?
Ну что же, пора его рассмотреть. Вчера как-то не досмотрела. Только подойдём-ка и сядем напротив, чтобы лучше было видно.
Серые глаза, короткие волосы, сильно выгоревшие на солнце. Загар. Бледные на фоне загара губы, всё так же упрямо сомкнутые. Прямой нос и широкие светлые брови. И худоба, ну почему же он такой тощий? В остальном — ну просто загляденье, одет как на выход, чистый и отглаженный.
Так мы со Светкой представляем себе маминых мальчиков. Ну, которые без маминого разрешения шагу ступить не могут, каждую улыбку воспринимают как покушение на собственную девственность и которые до старости будут ходить в вязаных мамой жилетах и смотреть с ней по вечерам мелодрамы по телеку.
Только взгляд у него был другой, совсем не как у маминых мальчиков. Заморенный. Как сильно нужно устать от всего, чтобы спрятаться на чердаке?
— Яся.
Я показала на себя рукой.
Он молчал.
— Меня зовут Яся! — Громче.
Вот. Хлопнул глазами.
— А тебя?
— Лев.
— Как? — Я прыснула, не сдержалась.
— Лев. Или Лёва, имя такое. — Он словно не заметил насмешки.
— Ну ладно, Лёва. Пусть так. И что ты тут делаешь?
Он молча и равнодушно пожал плечами.
Ладно, сама посмотрю.
Я наклонилась вперёд, чтобы заглянуть и увидеть прикреплённый к мольберту лист.
— Что ты делаешь!
Надо же, он ещё и толкается!
— А ты?
— Что за беспардонность?
Ба! Да он ожил прямо, глаза засверкали.
— Тебе жалко, что ли? Дай посмотреть.
Я попробовала снова, в этот раз он не толкался, а взял меня крепко за плечо и осторожно удержал на месте.
— Не нужно, — сказал неожиданно мягко.
Лезть напролом сразу расхотелось.
— Ладно. Так что ты тут делаешь?
Несколько секунд тишины и…
— Просто думаю.
— Думаешь?
— Ну да. Здесь тихо, спокойно. Пока тебя не было, никто не мешал.
— Пока меня не принесло, ты хотел сказать? Вижу, вижу, хотел. Тут пыльно. И о чём думаешь? — Я непроизвольно покосилась на колонку. Заунывные трели скрипки или виолончели, чёрт их разберёт, наводили серость и тоску. С такой музыкой кто угодно взвоет.
— Тебе правда интересно? — На его губах появилась слабая улыбка. Такая мягкая.
— Мне интересно знать обо всём, что я нахожу на чердаке. Обидно, когда находишь, к примеру, чьи-то старые фотографии, и некому о них рассказать. А ведь это чья-то жизнь, кому-то они были очень важны — люди, которых давно нет в живых. Кто они? Как жили? Чем дышали? Никогда уже не узнаешь. А ты вот можешь о себе рассказать.
Он смотрит пристально, даже слишком, так и хочется опустить глаза в пол. Но что я, робкая школьница какая-то, что ли? Привычно задираю подбородок.
— Это долгая история, — продолжает улыбаться Лев. И кто ему имя-то такое нелепое дал?