— Нет, всё-таки, у нас в семье всё иначе. Я всё равно люблю своего отца, пусть он и связался не с теми людьми. — В её голосе проступило какое-то отчаянное упрямство, будто она сама себя пыталась убедить в своих словах. — И отец любит меня, я знаю.
— Ага, и именно от большой любви выдаёт тебя замуж против воли, — съязвил Сириус, усмехнувшись. Ему слабо верилось, что родитель Розье души не чаял в единственной дочурке.
— Папа делает это для блага семьи. Он же не виноват, что в своё время учился вместе с Волдемортом, и тот запудрил ему мозги! Они с ним давние друзья, как и отец Эйвери, и наш брак — давно решённое дело. Сам знаешь, в наших кругах это нормально.
— Ты вообще себя слышишь? Несёшь какую-то чушь. Твой отец сам выбрал этот путь, он сам решил быть другом такого человека, и сам решил жить именно так, а не иначе. Ты ещё скажи, что тоже поддерживаешь эти взгляды, а единственная проблема для тебя — нежелание играть свадьбу!
Блэка разозлили инфантильные суждения Розье, сам то он уже давно снял розовые очки и понял, что его семейка — больные люди, но вот Оливия, похоже, этого ещё не поняла и свято верила в несокрушимую отцовскую фигуру.
— И потом, то, что чистокровные до сих пор живут как отсталые дикари и устраивают сдельные браки, совсем не означает нормальность происходящего.
— Я не поддерживаю политику Волдеморта, — пробубнила Розье, быстрым шагом устремляясь вперёд.
Молодые люди замолчали, и теперь это была уже далеко не та уютная тишина, возникшая между ними на поляне у хижины. Оливия хмурила тонкие брови, думая о том, что Сириус совершенно её не понимает. Да, её отец связался со страшным человеком, так уж вышло, и нет, она вовсе его не оправдывала, но не могла же она на ровном месте его возненавидеть! Он никогда не поднимал на неё руку или палочку, никогда не наказывал, не кричал и даже почти ничего ей не запрещал. Всё, что она хотела — она всегда получала. У неё было самое счастливое детство из всех, им с братом доставалось всё самое лучшее, родители обожали своих детей и делали для них абсолютно всё.
Это после смерти мамы всё пошло наперекосяк. Отец ушёл в себя, замкнулся, стал менее разговорчивым и всё чаще запирался у себя в кабинете, предоставляя гувернантке заботиться о его отпрысках. Но даже тогда он продолжал оплачивать любой каприз дочери, никогда не возражая против покупки очередного дорогого платья, ещё одного пони или украшений. Только вот всё это очень быстро надоело маленькой Оливии. Девочка жаждала прежнего внимания отца, такого, как раньше, когда она часами сидела у него на коленках, а он читал ей сказки, или играл с ней в саду, или сажал на плечи и катал так по дому, слушая заливистый детский смех. В их поместье этот звук больше не раздавался, теперь там всегда было тихо. И она никак не могла винить отца за возникшую холодность, хотя и испытывала обиду.
Вот кого она не могла терпеть, так это брата. В детстве он был для неё самым лучшим другом, и она не могла понять, как так вышло, что он вырос в деспота и тирана, жестокого, двуличного гада, способного с лёгкостью применить физическую силу к тому, кто слабее, пойти на шантаж и подлость. Этот человек был ей противен, и она ненавидела его жгучей ненавистью за то, что он оставил её наедине с горем утраты матери, не стал для неё заменой отдалившегося отца и причинил столько боли — и физической, и моральной.
Они с Сириусом проделали все те же трюки в магазине сладостей, чтобы вновь попасть в тоннель, ведущий в замок, на этот раз Оливия уже не чувствовала приятного трепета в груди, находясь в неприличной близости с Блэком под его мантией-невидимкой. Ей было неприятно и обидно после их разговора, и она не желала больше с ним говорить. В замок они вернулись, когда на улице уже стемнело. За окнами с тёмно-синего неба всё ещё падали снежинки, кружась в диком танце на ветру, создавая дополнительный уют в слабо освещённых коридорах. Это можно было бы назвать романтической атмосферой, если бы только настроение Розье не было таким ужасным. Сириус тоже казался недовольным и раздражённым. Он молча сопроводил её до башни Когтеврана, оставаясь джентльменом до конца, даже несмотря на их «ссору».
— Оливия, — обратился он к ней, уже когда девушка собиралась постучать в дверь своей гостиной. Она обернулась, держа руку на голове бронзового орла, готовая выслушать что-нибудь неприятное, но вместо этого Сириус сказал совсем другое: — Возможно, я был слишком резок с тобой.
— Да неужели? — Розье сощурила глаза, отпустив орлиную голову и скрестив руки на груди. Голова с громким стуком ударилась о дверь, прозвучал вопрос-пароль, но девушка толком не вслушалась в звонкий голос вопрошающего, пропустив загадку мимо ушей. Её интересовало, что ещё собирался сказать ей Блэк.