Судорога накатила, как всегда, внезапно, выгнув спину и выбив дыхание. Голова запрокинулась, потолок завертелся водоворотом балок, кубок выскользнул из сведенных пальцев и где-то далеко катился по плитам с неестественным грохотом. Мир, а вместе с ними и два потрясенных женских лица, начал осыпаться цветным песком, утопая в жгучей боли. Лава перерождения неслась по телу, опаляя жилы, разрывая мышцы, выламывая кости, переплавляя меня в более совершенную форму. Ноги подкосились, и я со стоном рухнула на четвереньки. В упавшей на лицо завесе смоляных волос потянулись светлые дорожки, множась, пока голова не выцвела целиком.
В процессе «туда» волосы всегда обращаются в последнюю очередь, значит ещё чуть-чуть потерпеть. Стискивая зубы, царапая пол…
Наконец, я обессиленно повалилась на бок, мелко дрожа и обнимая себя за плечи, чувствуя сползающую по подбородку нитку слюны.
Вот отступало это всегда волнами… И все равно теперь переносить много легче, чем ещё несколько лет назад, когда я теряла сознание во время и после, уже от отдачи.
Никто не шевельнулся, чтобы помочь. Совершенно разные мать и дочь рассматривали меня с абсолютно одинаковым выражением омерзения и восторга. Поднялась я сама, покачиваясь на подламывающихся ногах. Зала перестала кружиться, но тошнота не торопилась отступать.
Я вытянула перед собой руки, поиграв тонкими белыми пальчиками с ухоженными ногтями, оправила котту, ощутимо приподнявшуюся над лодыжками и ставшую тесной в груди, и откинула назад копну белокурых волос.
— Праматерь Покровителей, да вы совсем, как я! — воскликнула леди Йоса, хлопнув в ладоши, и звонко рассмеялась.
Пока я смотрелась в полированное серебро подноса, леди Йоса и её мать изучали меня. Девушка, не церемонясь, ощупывала мои брови, волосы, тыкала в щеки. Мы не были похожи на сестер. Мы были неотличимы. Мне передалась даже тонкая свежая царапина повыше ключицы. Полные груди, высокий чистый голос, нежные без единой мозоли пальцы… Но чувствовала я себя в чужом теле, даже столь совершенном, как обычно, премерзко.
Леди Катарина обошла меня кругом, окидывая придирчивым взглядом, и осталась довольна.
— Сколько держится личина?
— На вечер достанет, госпожа, дольше не проверяла.
— Дольше и не понадобится. Обменяетесь прямо перед праздничным пиром, а сразу после консуммации отлучишься из опочивальни под каким-нибудь предлогом, и леди Йоса тебя заменит. А теперь ещё раз посмотри мне в глаза и ответь, — она остановилась напротив, буравя меня своими рыбьими глазами, — тебя касался мужчина? Только не смей лгать, там все равно проверят. Доводилось слышать про «каменный суд»?
— Да, госпожа. Его проходила моя мать.
Она явно удивилась: ещё бы, каким-то полукровкам камни со Священной горы.
— Что ж, значит, понимаешь, что никакие трюки не пройдут, иначе тебя бы здесь не было.
— Понимаю, госпожа. И я целомудренна.
Складка меж её бровей разгладилась, но тут же вновь пролегла:
— Ты ведь будешь в её теле, а значит…
— Это не тело вашей дочери, лишь его видимость. Суть осталась моя, я пройду проверку, госпожа.
То был правильный ответ. С учетом всего, что мы с Людо теперь знали, при другом нас бы не выпустили отсюда живыми.
— Значит, решено. Отправляетесь в дорогу завтра. Поедешь в качестве фрейлины и личной камеристки леди Йосы. Скажи… у твоего брата такой же дар?
— Нет, госпожа, это передается только по женской линии.
Вспыхнувший было в её глазах огонёк сменился холодной деловитостью.
— Значит, поедешь одна.
— А Людо?
— Дождется твоего возвращения. Ему там нечего делать.
— Прошу, дозвольте ему тоже ехать! — Голос дрогнул. — Мы с братом никогда не разлучались…
Зала колыхнулась от сдерживаемых слез. Я шмыгнула и опустила голову, по-простолюдински промакивая глаза ладонью.
— Ну же, матушка, такое ценное приобретение, — усмехнулась леди Йоса. — Вы же не хотите, чтобы тоска по брату помешала леди Лорелее радовать моего супруга на брачном ложе?
— Придержи язык, девчонка! Впрочем… — Леди Катарина машинально погладила свой талисман-покровитель в виде ласки, — так даже лучше. Что твой брат умеет?