— Анархисты, — объясняю я. — Работало несколько организаций, они не были связаны между собой и творили безумства. Каждый хотел добиться чего-то своего, а в итоге получился хаос. Некоторые главари банд как раз те самые лидеры анархистов. По крайней мере, у пчелок и стальных яиц так и есть.
— Откуда ты это знаешь? — он внимательно слушает каждое мое слово.
— Я ведь раньше в полиции работала, умею находить информацию — лгу ему, не отводя взгляда.
— В полиции? — он удивленно вскидывает брови. — Так вот откуда любовь к наручникам. Было бы интересно посмотреть на тебя в форме, но только недолго. Посмотреть и снять ее…
Я сдерживаю улыбку, разговор принимает интересный оборот, но я не хочу, чтобы он, как и многие другие закончился в спальне. Хотя нет, я очень этого хочу, но порой стоит поступиться собственными желаниями.
— Была старшим сержантом, собиралась стать капитаном, но на одном задании меня сильно ранили и я ушла из полиции, — воспоминания о том ранении тут же настраивают меня на серьезный лад, да и Тилля, кажется тоже.
— Серьезное ранение? — спрашивает он.
— Да, несколько пуль вошло в живот, — показываю рукой место: слева, чуть ниже пупка. — И все пришлось извлекать хирургическим путем. Боль была адская, я думала, сдохну. Но мне повезло, а вот моей матке не очень.
Тилль мгновение смотрит мне в глаза, а потом отводит взгляд. Думаю, теперь он понял, почему я не очень-то беспокоюсь о предохранении. Некоторое время едим молча. Я через силу заталкиваю в себя остатки еды, могла бы выбросить, но понимаю — мне нужны силы. Тилль допивает свое пиво и идет за вторым в кладовку.
Мы расположились прямо на кухне за небольшим деревянным столиком, укрытым клеенчатой скатертью. В былые времена тут ела прислуга, хозяевам же накрывали стол в просторной столовой. Но сейчас нам чужды все эти условности, да и хозяйкой я себя тут не ощущаю. Через высокие окна слева от нас льется теплый мягкий свет. Я некоторое время наблюдаю как небольшая серая птичка прыгает по веткам разросшегося кустарника. Без ухода сад довольно быстро потерял былой лоск. Многие цветы засохли, а клумбы заросли сорняками.
— Мне иногда снится сон, что я иду по городу и все как прежде, — говорит Тилль где-то позади меня.
Я поворачиваюсь на его голос. Он принес еще две бутылки пива и стоит с ними в дверях, смотрит на меня взглядом полным тоски.
— Это хороший сон? — спрашиваю осторожно.
Тилль проходит на кухню и занимает свое прежнее место напротив.
— Я бы так не сказал, — отвечает он и откупоривает бутылку. — Ты будешь еще?
— Пока нет, — я качаю головой. — Почему нехороший? Разве ты не хотел бы чтобы все стало как прежде?
— В том то и дело, что хотел, но даже во сне я понимаю — это невозможно, — он пьет прямо из горлышка.
Я молчу, да и что тут скажешь. Он совершенно прав, мир уже никогда не станет прежним, и единственное что мы можем сделать, так это попытаться сделать его чуточку лучше.
— Ты не думала уехать? — спрашивает он чуть погодя.
— Куда? — я развожу ладони в стороны. — Европа в огне, в Испании у власти еще большие отморозки, чем у нас, Италия стала колонией Франции, а Франция, сам знаешь — филиал Арабской свободной республики. Польша, Литва и Латвия присоединились к России, и я даже не знаю, что лучше, стать колонией Арабской республики или страны, где у власти жестокий диктатор.
— Англия еще держится, в горах Австрии по слухам собираются силы сопротивления, в Лиссабоне к власти пришли обычные люди и там пока полный порядок. В Исландии держат оборону, на Фарерских островах тоже, но я думал о США, — он смотрит на меня очень внимательно, похоже ему важно, что я отвечу.
— Во-первых, никто точно не знает что там не тоже самое, а во-вторых, я не вижу ни единого способа переместиться через континенты, когда нет ни авиасообщения, ни кораблей.
— В США относительно стабильно, — говорит Тилль. Он поставил локти на стол, переплел пальцы и положил на них подбородок. — Я до последнего общался с Круспе и следил за обстановкой. Там можно жить. Непросто, но можно.
— Допустим так, и есть, но как ты собрался туда переместиться? Сколотим плот, бросим его в воду где-нибудь в районе Лиссабона и будем надеяться, что течение вынесет нас в Нью-Йорке? — в моем голосе слишком много сарказма. Мне не следует так говорить с ним, но я немного раздражена тем, что Тилль дает мне бесплодные надежды.