Колдовство омывало его, как гладкие волны Смородины. Приказывая нечисти, Кощей всегда испытывал какое-то странное пекущее чувство в груди.
— Береги ее, — твердо повелел Кощей, схватив Вольгу за руку так, что глаза того расширились от боли. Однако побратим смолчал, поперхнулся сердитым воем.
Кощея всего пробрало стыдом: он мог повелевать нечистью, с которой их ничего не связывало — ничего больше, чем у обычного князя и крестьян на его земле, — мог рявкать на слуг, но с Вольгой он не имел права так обращаться. С Вольгой, готовым грызться ради него с любым врагом… «Прости», — с трудом выдавил Кощей, совсем неслышно. Вольга не умел на него обижаться; он был как кухонный пес, которого окатывали кипятком, а он назавтра снова льнул к ногам и вилял хвостом. Но если бы Кощей не попросил у него прощения, клял бы себя последними словами.
— Нет, — неожиданно произнес Вольга.
Слова прозвучали громом. Обвалом в горах. Кощей вздрогнул. Вскинул на него взгляд, неловко опущенный. Лицо Вольги было наполовину сокрыто в темноте, и у Кощея закружилась голова. Нечто переломилось — в нем, Вольге или во всем свете. Сила Чернобога отчего-то не смогла направить…
— На меня твоя ворожба не действует, — чуть насмешливо сказал Вольга. Без злости или сердитости. Но Кощей по тону понял, что решения своего он не поменяет.
— Но как же… Ты же…
— Я хотел тебе помогать. По своему желанию. Сейчас — нет, не думаю, что это разумно, — растолковывал Вольга, как глупому дитя. — Если Марья пронесет с собой мыша — каково это будет? Черное колдовство! Кто-то заметит. Мы слишком рискуем.
— Сила никогда на тебя не действовала? — перебил Кощей, все еще не способный собраться. — Но почему?..
— Я пошел с тобой, потому что тебе нужен был друг, — просто объяснил Вольга. — Или я чувствовал себя обязанным за коня… Совесть заела. Я видел бежавшего измученного пленника, и я понимал, что далеко ты не уковыляешь. Следом наверняка послали погоню. Мне стало жаль тебя…
Коротко, лающе рассмеявшись, Кощей помотал головой и прислонился к стене, наваливаясь на нее. И неотрывно смотрел на побратима, однако не замечал в нем ничего нового. Вольга умел удивлять, но он по-прежнему не сомневался в его верности.
— Я все еще твой брат, но губить себя и Марью я не стану, — добавил Вольга, глянув на него с сочувствием. — Тебе страшно, — прямо сказал. — Перестань пытаться это скрыть.
— Бояться за свою жизнь я не умею, еще ордынский плен меня от этого отучил, — говорил Кощей торопливо, словно был пьян. — Но то, что мы задумали… Я буду в цепях; если княжич решит навредить Марье, я нисколько ей не помогу. Поэтому мне нужно, чтобы ты был рядом!
— Твоя жена — вовсе не хрупкая княжна. Я видел, как она сражается, — Вольга настойчиво пытался воззвать к его рассудку. — Никто не сможет ее ранить.
— Это иное. Ты не понимаешь…
Вольга уязвленно кивнул. Он никогда не был женат, да и не хотел. Любил свободу. И отчасти Кощей ему сочувствовал — хотя до встречи с Марьей и не подозревал, сколького был лишен в своем одиночестве.
— Постарайся не погибнуть, Ванька, — устало попросил Вольга, по-песьи мотая головой. — Сколько мы с тобой исходили, а никогда я не думал, что оно закончится вот так. Верил, что прорвемся, сбежим. Нынче мы тут, а назавтра — уже хоть в Индии, в шелках и золоте; я пути-дороги знаю. Весь мир повидать можно, от края до края, до соленой воды…
Отчасти Кощей тоже тосковал по их путешествиям, по тысяче дорог, по сотням неприятностей, сваливающихся им на головы. Он был молод, едва распробовал силу Чернобога, не знал, что она превращает его в чудовище… Теперь казалось: Вольга его успокаивал, отвлекал, подсовывал развлечения, но Кощей все равно ухнул в омут мести. Провалился, как в болото, внезапно и глубоко.
— От такого не бегут, — хрипло выдавил Кощей. — Заигрались мы. Мне нужна была сила… что эта — народная, — что ворожба, они обе меня подчинили. Остался только царь Бессмертный. Так я значу хоть что-то. Больше, чем просто Иван. И никогда не смогу отказаться. Но не одна месть меня заботит, а как бы не сделать так, чтобы Лихолесье сгорело от их факелов. Хотя и расплата тоже, конечно…