Я упираюсь локтями в стол, наклоняясь ближе.
— Разве вы не проживаете поблизости? Вы никогда не были там?
Девушка в удивлении приподнимает брови.
— Этот бар предназначен для совершеннолетних. Мне туда не попасть.
Я пытаюсь справиться с замешательством.
— Вы не посещаете его, когда он закрыт, для развития бизнеса? Он все еще принадлежит вашей семье, верно?
Кроме того, в папке говорится о безработице ее матери.
Взгляд Айвори упирается в колени.
— Папочка продал бар, когда мне было десять лет.
Я раздражаюсь, когда не могу заглянуть в ее глаза.
— Смотрите на меня, когда разговариваете.
Она мигом поднимает голову, отвечая тихим, пониженным тоном голоса.
— Новый владелец сохранил название и позволил папочке продолжать играть на пианино до тех пор, пока…
Пока не вспыхнула в баре драка и не были произведены выстрелы, в то время как Уилли поймал одну в грудь, пытаясь усмирить драчунов.
Должно быть, на моем лице написано о том, что я знаком с историей, потому как она произносит:
— Вы знаете, что тогда произошло.
— Это было во всех новостях.
Сглатывая, она кивает.
Смерть Уилли привлекла обширное внимание. Мало того, что он был белым джазовым пианистом в черном районе, он также был обожаемый и уважаемый обществом. Его бар приносит огромный туристический доход в Треме. Из того, что я слышал, его популярность держала окружающий бизнес на плаву в течение многих лет.
Я особенно помню, как смотрел телевизионные сообщения о его убийстве, когда приезжал в Новый Орлеан — этот конкретный визит домой был ключевым моментом в моей жизни. Это было... четыре года назад? Я только что получил степень магистра Леопольда и подумывал о том, сохранить ли свою преподавательскую работу в Нью-Йорке или искать работу ближе к моему родному городу.
На той же неделе я принял предложение о работе в Шривпорте. И встретил Джоанн.
Тогда мне было двадцать три, а Айвори тринадцать, когда убили ее отца.
Она сидит напротив меня тихо и настороженно. По мере того, как продолжается тишина, проявляется небольшое изменение в ее позе, девушка вся сжимается и становится еще меньше. Она теребит нитку на рукаве, тем самым привлекая мое внимание к пошиву рубашки, и там, где расползаются швы. На ней старая, дешевая или поношенная одежда. Скорее всего, и то, и другое.
На ее загорелом лице нет следов макияжа. Никаких колец, браслетов или украшений. И аромата духов. Она, конечно, не нуждается во всем этом, чтобы быть красивой. Ее естественная красота затмевает красоту любой женщины, на которую я обращаю внимание. Но не поэтому она не пользуется косметикой.
Я не стану притворяться, что понимаю, каково это жить в бедности, не говоря уже о том, чтобы потерять родителя, как это произошло с ней. Мой отец — успешный медик, а мать ушла на пенсию, будучи проректором и деканом Леопольда. Когда после колледжа я вернулся в Луизиану, они переехали ко мне, чтобы находиться рядом с единственным сыном. Их любовь и поддержка для меня так же надежны, как и их материальное состояние, и тот факт, что они богаты — слабо сказано. У семьи Марсо патент на деревянные крепления, используемые в роялях. Я обеспечен на всю жизнь, как и мои дети, и их дети, и так далее, пока производят фортепиано.
Аристократы распространены среди семей Ле-Мойн. Кроме семьи Айвори. Так почему же Уилл Вэстбрук продал свой процветающий бизнес только для того, чтобы продолжать работать там в качестве артиста, зарабатывая такую мизерную зарплату, которая оставила его дочь в нищете?
Я просматриваю ее досье, ищу график оплаты обучения. Небольшая запись на последней странице указывает на то, что все четыре года были полностью оплачены семь лет назад.
— Папочка продал бар, когда мне было десять.
Я встречаюсь с ней взглядом.
— Он продал свой бизнес для того, чтобы вы смогли учиться здесь?
Сутулясь, она ерзает на стуле, но не отводит взгляд.
— Он получил предложение, которого было достаточно для того, чтобы покрыть четырехлетнюю программу, поэтому он... — Она закрывает глаза, затем открывает. — Да. Он продал все, чтобы обеспечить мне обучение здесь.
И спустя три года он умирает, оставляя ее чертовски разрушенной настолько, что она не в состоянии покупать себе учебники.
Я не стараюсь скрывать презрения в собственном голосе.
— Это было глупым поступком.