— Джеймс… пожалуйста, — задыхалась Катрин и лишь умоляла его не останавливаться, перебирая пальцами его волосы, пока он ласкал ее. Она уже была на грани, когда он поцеловал ее так страстно, что у нее хлынули из глаз слезы, пока всё ее тело содрогалось в жарком опьянении.
— Джеймс…
— Ты меня утопишь, — пробормотал он, касаясь губами ее шеи, рисуя пальцами узоры на ее горящей коже, и Катрин выгнулась под ним, чувствуя почти осторожное движение внутри нее. — Я… дышать не могу, когда думаю о тебе. Постоянно. И даже когда я сплю, то вижу тебя, потому что ты преследуешь меня даже в моих снах. Катрин… пожалуйста…
— Я люблю тебя, — простонала она, когда он содрогался, уткнувшись лбом ей в плечо и хватая ртом воздух в безнадежной попытке восстановить сбившееся дыхание. И чувствовала, как он смотрит на нее, когда наконец откинулась на подушку, зажмурившись и задыхаясь от нахлынувшей дрожи.
Потому что она была его.
И после не хотелось ни говорить, ни даже думать, но Катрин всё же пробормотала усталым хрипловатым голосом, прижимаясь щекой к горячей мокрой груди.
— И всё же… в чем причина?
Зачем бороться за то, у чего не может быть будущего?
— В том, почему ты выстрелила.
========== IX ==========
Отсветы горящего в лампе огарка свечи танцевали на бронзовых ножках кронциркуля в такт корабельной качке, то сливаясь воедино — перетекая друг в друга, словно металл был облит маслом, а не светом, — то вновь распадаясь на отдельные искры. Джеймс смотрел на игру света так долго, что мог бы изобразить на пергаменте каждый ее перелив, если бы захотел. Смотрел и думал, рассеянно водя пальцами по гладкому металлу.
Капитан, я не думаю, что это так уж необходимо…
От разложенных на столе карт сейчас не было никакого проку. «Разящий» едва покачивался на мелких волнах, и его паруса бессильно обмякли при полном штиле. Море за окном было так спокойно — гладко почти как зеркало, — что отчетливо отражало не только поднимающуюся над горизонтом луну, но и россыпь ярких звезд. И невольно навевало чувство тревоги. Затишье перед бурей, не иначе. Перед разрушительным штормом, что ломает корабельные мачты, словно тонкие сухие прутья.
И что же, мы бросим даму на произвол судьбы? Ее муж — друг губернатора Ямайки.
Пустые слова. Анри Деланнуа был последним человеком, который занимал его мысли. Но что бы сказал месье, если бы знал, как часто его жена коротает ночи в чужой каюте?
А вы подлец, лейтенант.
Разве? Не я впутал ее в воровство и морские сражения. Или красть и убивать уже за грех не считается, если это на благо Франции? Оставьте кровь и порох мужчинам, месье, женщину стоит беречь от этой грязи. Даже если сама она так не считает.
Корабль негромко, будто умиротворенно поскрипывал в ночной тишине, и снаружи доносился убаюкивающий плеск воды о его борта. Словно само море напевало едва слышную песню.
Я влюбилась в тебя…
За что, позволь спросить? Ты могла бы найти кого-то в сотни раз более… Кого-то более. Кто сумел бы избежать таких очевидных ошибок. Кто знал бы, как поступить теперь.
Дверь в каюту приоткрылась с протяжным скрипом, и Катрин проскользнула внутрь, мгновенно захлопнув ее вновь и прижавшись к ней спиной. От резкого движения распущенные волосы упали с ее плеч на грудь в полурасстегнутом темном жилете. Глупо было даже думать о том, чтобы увидеть ее в платье — она бы, верно, посмеялась над глупцом, который знает лишь как расшнуровать корсет и не имеет ни малейшего понятия о том, каково носить этот корсет целыми днями напролет, — но порой ему хотелось, чтобы у нее был менее… отвлекающий вид. Поскольку женщина в камзоле притягивала взгляды куда сильнее, чем женщина в платье.