Хватаю его за горло, готовый прервать сделку, которую я заключил с Сандрой, когда чувствую, как трое мужчин оттаскивают меня от него. Оглядываюсь через плечо и вижу Чеда, которого у стены удерживает двое мужчин, размером с ним. Я стряхиваю их с себя и бегу к Кали. Она за руки подвешена к потолку. На ней нет ничего кроме нижнего белья, ее тело в черных и синих синяках, в волосах засохшая кровь, и на лице тоже. Кали стоит низко опустив голову, и я иду к ней. Когда вижу, как она медленно поднимает ее, встречаясь со мной взглядом, ощущаю, будто ее глаза вырывают мое сердце из груди. Я не могу справиться с эмоциями, которые ощущаю в данный момент, и они не очень хорошие.
— Детка? — я скольжу рукой по ее лицу, и она начинает дрожать, все ее тело сотрясается от конвульсий.
Я шиплю и начинаю освобождать ее руки.
— Я держу тебя. Бл*ть! Мне так жаль, детка.
Все что я хочу сделать, это забрать ее подальше от всего этого. Хочу уехать с ней туда, где будем только мы, чтобы я мог всю оставшуюся жизнь присматривать за ней. Мое сердце, определенно, разбито. Я, бл*ть, люблю эту девушку, и знаю это. Если бы не знал, ни за что бы не испытывал к ней этих чувств — я бесчеловечен, а не глуп.
Рука оборачивается вокруг моего бицепса, и как только меня хотят оттянуть назад, я оборачиваюсь и насмерть вырубаю того, кто это хотел сделать, вкладывая в тот удар всю свою силу. Когда смотрю вниз, вижу на полу одного из приспешников отца, лежащего без сознания. Мой отец смеется, огибая неподвижное тело.
— Некоторое дерьмо никогда не меняется, — посмеиваясь, говорит он.
Я указываю на Кали.
— Опусти ее. Сейчас же, — рычу я ему.
Он смотрит на меня, изучает мои глаза.
— Сейчас, — ору.
Отец щелкает пальцами и взмахивает рукой в сторону Кали. Я наблюдаю за тем, как они снимают ее, и ловлю ее, когда она падает на землю, оборачивая руками и целуя в голову.
— Ты заплатишь за это, — говорю я, глядя на отца снизу вверх.
Он смеется, прислоняясь к стене.
— Сомневаюсь в этом, сын. Я неприкасаемый. Даже для тебя… «Палач», — издевается он.
Я в отвращении сжимаю губы.
— Вот здесь ты ошибаешься.
— Разве тебе не интересно, как так вышло, что я нахожусь здесь? — он указывает на комнату.
— Нет, мне просто насрать. Ты ходячий мертвец.
Я убираю волосы с лица Кали и целую ее в губы.
— Мне так жаль, детка. Я потрачу остаток своей жизни, чтобы загладить перед тобой вину.
Кали издает глухой смешок. Это первый звук, который я слышу от нее с тех пор, как оказался здесь. Фрэнк пересекает комнату и, пододвинув ближе стул, садится на него, закидывая ногу на колено. Беззаботность в его глазах очевидна и я не могу дождаться, когда увижу, как жизнь ускользает из их глубин.
— Я — Казимир Лев, — говорит он небрежно.
— Я выяснил это, папаша. Теперь ты можешь говорить. Сделай эти слова легендарными. Потому что они будут твоими последними.
Он смеется, закуривая сигарету.
— Я всегда был Казимиром Львом. Фрэнком Никсоном я стал только тогда, когда переехал в Уэст-Бич, мне было около тридцати, — он выдыхает клубок дыма, прежде чем продолжает. — Мне пришлось переехать, жить двойной жизнью. Мне нужна была обманка от федералов, они вынюхивали про наш семейный бизнес, и делали это быстро. Мы все решили на несколько лет разойтись разными путями, зная, что, в конце концов, когда все утихнет, мы снова будем вместе. Я присоединился к Мотоклубу «Грешных Душ» — это было идеальным прикрытием для меня — как раз по моей части, и мне не нужно было притворяться бизнесменом или кем-то вроде этого. Я все еще мог убивать, курить и трахаться. Я должен был вернуться в Россию за несколько месяцев до того, как встретил твою мать, и все. Я так быстро влюбился в нее, что даже не понял, как это произошло.
Он переводит взгляд с меня на Кали и обратно, ухмыляясь, прежде чем продолжить разговор. Хотел бы я сказать, что удивлен, но это не так.
— Я старался как можно дольше оставаться в Америке, но, в конце концов, понял, что мне нужно вернуться в Россию. Поэтому подстроил несчастный случай, чтобы инсценировать собственную смерть, который позволил мне свободно вернуться на родину. Дэйв и Пит были сопутствующим ущербом. Я решил, что с твоей матерью все будет в порядке. В конце концов, у нее был ты. Новость о ее смерти погубила меня. Может быть, когда-нибудь ты поймешь, каково это, может быть, даже сегодня, — небрежно заявляет он, поднимаясь со стула.