— Мадаленна, как у тебя дела в университете? — вдруг спросил ее мистер Смитон, и Мадаленна вздрогнула, так глубоко она ушла в свои мысли.
— Все хорошо, спасибо.
— Полагаю, Хильда снова начнет брюзжать насчет твоей учебы?
Смитон был единственным, кто действительно знал всю подоплеку ее жизни в этом доме, и кто поддерживал ее с мамой. За одно это Мадаленна была готова расцеловать его.
— Она всегда брюзжит, я уже привыкла. — она улыбнулась и подлила кипяток в кружку мужчине.
— Мадаленна учится в университете. — гордо пояснил садовник в ответ на немой вопрос мистера Гилберта. — На факультете искусств, так ведь, дорогая?
— Да. Еще кипятка, мистер Смитон?
— Нет, спасибо, дорогая.
Он откинулся на спинку кресла-качалки, и какое-то время только ее скрип нарушал возникшую тишину. Но когда вдруг раздался пронзительный телефонный звонок, Мадаленна едва удержала в руках кружку с чаем.
Она ненавидела подобные моменты; в такие минуты ей было сложнее всего удержать себя в руках. Джон метнулся к телефону, но когда она попридержала его за рукав пиджака, сразу наклонился к ней, и она немного поморщилась от бьющего в нос запаха одеколона.
— Джон, если будут спрашивать меня…
— Знаю, знаю, — мягко улыбнулся Джон. — Тебя здесь нет. Не беспокойся. — в эту минуту она была готова назвать его своим хорошим другом
Джон быстро отошел в другую комнату, и Мадаленне показалось, что мистер Смитон облегченно выдохнул. Он хорошо относился к Джону, говорил про него только лестную правду, но она все равно не могла не заметить, как он напрягался в его обществе. Может быть это было связано с тем, что Джон пользовался благожелательностью ее бабушки, а они друг друга ненавидели так сильно, что старались лишний раз не встречаться.
— Вы учитесь на факультете искусств? — внезапно подал голос мистер Гилберт, и Мадаленна покосилась в его сторону.
— Странно. — он вдруг встал и подошел к противоположному окну, и золотой луч упал ему на лицо.
— Что именно странно? — Мадаленна не уловила момент, когда обычный светский разговор перешел в более глубокое русло, и теперь была в замешательстве.
— Странно тратить несколько лет жизни на изучение того, что было создано другими, а не создавать самому.
— Не у каждого есть таланты. — пожала плечами Мадаленна. — Не каждый способен на великое. Так лучше быть свидетелем, чем праздным слушателем.
— Талант может и не у каждого, а вот способности есть у всех.
— Да, но это ничего не значит. У Микеланджело было много способных учеников, но все же только его имя осталось на века.
— А разве обязательно оставаться на века? — вопрос был простым только на первый взгляд, и Мадаленна понимала — кратким ответом здесь не обойтись, а в дискуссию ей вступать совершенно не хотелось, и раздосадованная она ответила.
— Искусство не терпит обычных столяров, ему нужны только скульптуры.
Мистер Гилберт вдруг коротко рассмеялся, и переглянулся с мистером Смитоном. Из-за упавшей тени Мадаленна не смогла уловить, что крылось во взгляде нового знакомого, но почему-то она почувствовала себя уязвленной, словно над ней только что посмеялись.
— Красиво сказано. И жестоко.
— Ради искусства можно перетерпеть все.
Она и правда верила в свои слова. Искусство было спасением от всего, и только за одно это ему было принести в жертву и свою личную жизнь, и праздные годы, и все, чего бы оно не попросило.
— И вы готовы рискнуть?
— Готова. Только у меня нет никаких талантов.