— Мама, ты же знаешь, что Бабушка этого не одобрит.
— Мне все равно. Я скажу, что у тебя новый режим дня.
Аньеза решительно смяла покрывало на кровати и разгладила простыню — Мадаленна всегда так беспокойно спала, что белье под ней сминалось уродливыми складками, а потом с трудом разглаживалось. Мама была явно чем-то взволнована, но Мадаленна никак не знала, как к ней подступиться с распросами. У них были замечательные отношения, но в самые сложные минуты и дочь, и мать уходили в себя, и переживали все трудности в своем внутреннем мирке, куда не пускали никого, даже самых близких. Каждый из них считал себя отличным актером, и каждый разгадывал другого в ту же самую секунду, как только представление начиналось. Вот и сейчас Мадаленна видела, что Аньезе никак не собраться с мыслями, и та все бродила по комнате, то беря вещи в руки, то оставляя их на первом попавшемся стуле. Мама иногда впадала в отчаяние, могла часами сидеть в душной комнате и смотреть на одну статуэтку, но сейчас Мадаленна не могла сказать, что творилось с ней — вся она была натянутым нервом, и в ее глазах горел лихорадочный огонь.
— Полагаю, я сегодня не опоздаю. — невпопад сказала Мадаленна; Аньеза остановилась посреди комнаты и посмотрела на нее невидящим взглядом. — Ты меня вовремя разбудила, спасибо.
— Ты точно не опоздаешь, дорогая. Я тебя отвезу.
Полотенце упало из рук Мадаленны, и ей самой захотелось опуститься на стул — мама не водила уже десять лет. У них была машина, милый «Триумф» сороковых годов, на котором Аньеза училась кататься по проселочным дорогам вместе с Эдвардом, когда Мадаленне было только год или два, но как только отец уехал на свои раскопки, мама за руль больше не садилась, и машина стояла в запертом гараже, а от ржавчины и грязи «Старину Френка» спасал тайком Фарбер, по ночам протирая его тряпкой и полиролью. Мадаленна не знала, умеет ли мама все еще водить; не была уверена, помнит ли она, где газ и тормоз, но все же она ничего не сказала и кивнула в ответ. Странные вещи начали твориться под крышей Стоунбрукмэнор, и было непонятно — стоит ли этому радоваться или же бежать без оглядки.
— Я вижу, ты удивлена, моя дорогая! — рассмеялась Аньеза и подала Мадаленне полотенце. — Но я и сама, если честно, от себя такого не ожидала. Просто вдруг проснулась с утра и поняла, что не могу допустить, чтобы ты разъезжала одна на автобусах, когда я могу подвезти тебя на машине.
— Но я же езжу спокойно в университет. — Мадаленна изо всех сил старалась не выглядеть слишком пораженной, чтобы не обидеть маму. — Я уже привыкла.
— Ну, университет это другое, и потом, — Аньеза вдруг обернулась и обняла Мадаленну. — Думаю, что в этом году ты сможешь ездить в Лондон сама. Нет, я, конечно, могла бы попросить и Фарбера, но бедолага и так сильно устает по хозяйству, так что, машина будет в твоем распоряжении.
— У меня нет прав.
— Не беда, — пожала плечами Аньеза. — Выучишься. Ты — девушка способная, все эти мелкие значки запомнишь быстро, а потом уже будешь рассекать на нашем «Френке». Согласна?
— Спасибо. Мама, что случилось? — Мадаленна не выдержала и нарушила негласный закон не вмешиваться в личное пространство. — Что происходит?
Мама ничего не ответила, а прижала ее к себе так сильно, будто не видела ее с десяток лет, и теперь наконец-то нашла свою дочку. Аньеза что-то тихо говорила на итальянском, но слова Мадаленна разобрать не могла, как бы не прислушивалась; мама медленно перебирала ее волосы и гладила ее по голове, как делала это раньше, когда маленькая Мадаленна разбивала банку с вареньем и на неделю оставалась без сладкого в темной комнате. Аньеза снова видела свою маленькую дочку, и Мадаленне почудился голос отца, который их звал в парк.
— Мы обязательно отсюда уедем, mia carra (прим.автора — «моя дорогая») — прошептала Аньеза и, прежде чем Мадаленна смогла что-то сказать, отстранила ее от себя, и быстро-быстро проговорила. — Поторапливайся, дорогая, если хочешь успеть украсить свой драгоценный постамент, нам совсем мало осталось времени.
— Да, мама. — только и ответила Мадаленна.
— Что ты сегодня наденешь?
Аньеза энергично открыла дверцы платяного шкафа и вытащила оттуда ворох юбок, блузок и платьев; Мадаленна сразу заприметила свое любимое — светло-зеленое из хлопка; она его обожала — и длинные рукава, и вышивку на подоле, и оборки на юбке — обожала и почти не носила, боялась, что слишком быстро износится. Но сегодня был особенный день.
— Вот это. — Мадаленна указала на него, и мама просияла — она его тоже любила.
— Прекрасно, очень тебе пойдет. Тогда одевайся, а позавтракаем прямо там, хорошо?
— Ты поедешь со мной?
— А ты не хочешь?
— Очень хочу! Мы давно с тобой никуда вместе не ходили.