Судя по вою и мерзким чавкающим звукам, а также рычанию, доносившимся ото рва – шакалы нашли-таки неудавшегося грабителя и сейчас пировали, деля добычу.
Ревекка вернулась в комнату рыцаря. Там все было по-прежнему, Абдулла дремал в кресле, открывая, как и Амет прежде, глаза при малейшем звуке. Видимо, чуткий сон был отличительной чертой слуг Буагильбера. Хотя вон Болдуин как храпит… Девушка улыбнулась почти помимо своей воли.
Сам храмовник спал, хотя и беспокойно, то и дело ворочаясь и тихонько постанывая. Дыхание его все ещё было хриплым и трудным.
Еврейка сменила нагревшийся компресс на его голове, почти машинально касаясь его лба, чтоб проверить жар. Укрыв храмовника, и убедившись в том, что ее подопечному не грозит пока опасность, Ревекка тихо объяснила Абдалле, что он должен будить ее при любом изменении состояния храмовника, и вышла.
Конфисковав часть одеял у Амета (тот поворчал, но все-таки признал, что госпоже сейчас они нужнее) она устроила себе постель у дальней от кровати больного стены. Свернувшись клубочком, она крепко уснула и последнее, что она услышала перед сном, было громкое мурлыканье перешедшего к ней кота.
====== Глава пятая ======
Ты спишь и видишь меня во сне,
Я для тебя лишь тень на стене,
Я прячусь в воздухе и луне,
Лечу, как тонкий листок (с)
Канцлер Ги, “Тень на стене”
Кругом бушует пламя. Горящие балки трещат и рушатся, искры расцветают невиданными звёздами на фоне замкового полумрака, дым ест глаза. В ушах стоят вопли раненных и горевших заживо людей, а от противного свиста стрел сосет под ложечкой и ноют зубы.
Удар, ещё удар! Ревекка ничего не видит, дым мешает ей вдохнуть, но не только дым страшит, нет, это мощная хватка храмовника на ее животе, ее бедрах. Он перекинул ее через плечо и сейчас бежит, спасаясь от огня, сорванным от дыма голосом отдает приказы своему отряду. Она чувствует страшный жар, железо его доспехов под ее пальцами, как она ни старается, ей все равно от него не уйти.
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох – задержать дыхание, сейчас рядом упадет горящее бревно, она знает это, видела это тысячи раз. Пламя пляшет, перекидываясь со стропил на пол второго этажа, захватывает лестницы. Вокруг будто плавают хлопья пепла, он лезет в лицо, несмотря на вуаль.
- Госпожа, госпожа! – слышит она чей-то голос, и чувствует, как ее опускают на землю, тут же грубо хватая за руку повыше локтя. Ещё один синяк, что ж, их и так немало, одним больше.
- Ревекка, отвернись – боже мой, зачем ей отворачиваться, она и так ничего не видит, чертова вуаль лишает ее свежего воздуха, снять, снять, сейчас же!
Какое-то журчание, резкий запах мочи и в лицо ей тыкают вонючую тряпку.
- Ревекка, закрой лицо, это неприятно, но так нужно – его голос, самый страшный голос сейчас, нет, отпустите, она не может, ей нужно вернуться, назад, в ту комнату, где лежит раненный рыцарь, быть может, он уже горит.
Его лицо встаёт у нее перед глазами – голубые глаза, светлые, спутанные кудри, ямочки на загорелых щеках. Она улыбается, но тут оно начинает плавиться и рассыпается пеплом, ее снова тащат волоком, за руку, под руки, и мерзкая тряпка на лице…. Она спотыкается и слышит стук, это стрелы, как рой ос, они летят вокруг, но, кажется, все направлены в неё. Стучит, но не долетает – перед ней щит – большой, треугольный, выложенный железом. Когда-то кто-то пошутил при ней, назвав такие щиты «бронедверью» – так и есть, дверь, отделяющая ее от смерти. Стук, стук, снова стук…
Ревекка открыла глаза. «Опять кошмар, Господи, он повторяется снова и снова, неужели она никогда не убежит из Торкилстона? Каждую ночь сон возвращает ее в этот ад».
Стук, однако, был вполне настоящим. Да и проснулась она оттого, что Абдалла легонько тряс ее за плечо, тихо говоря по-арабски
- Проснись, девушка, помоги мне, да спасет нас Аллах, ему опять хуже!
Она села на постели и протёрла глаза. В комнате было темно, огонь почти прогорел, но тепло ещё держалось. Абдалла зажёг свечу.