20
Котейка мяукала жалобно. Я ее гладила, уговаривая: «Ну не надо плакать. Маленькая, успокойся уже».
— Мам, а как ты вот такие огненные шарики кидаешь? Ты же не как наш Малыш огнедышащая! — вдруг спрашивает Лимиус.
— Не знаю, Лимиус, само как-то получается. Просто думаю об этом, и всё. Вроде как мурашки по рукам бегут, вот как сейчас. И ладошки начинают светиться, вот как сейчас...
— Ой! — я уже в голос вскрикиваю. — Что это?
Мои ладошки светятся, правда, тускловато, но всё же! По рукам пробегают мурашки. И котейка на моих руках перестает мяукать и, смотря на меня, вдруг мысленно говорит: «Мама!»
Я ее чуть из рук не выронила.
— Она что, говорит?! — Лимиус сделал большие глаза. — И почему она тебе тоже «мама» сказала?
Это, хороший вопрос, конечно. Но я сама не знала на него ответа. Вернее, почему она стала говорить, я еще догадывалась, но почему она меня мамой вдруг посчитала — нет.
— Смотри, — поднимаю руку, показывая еле-еле светящуюся ладонь, — вот, видимо, поэтому она и заговорила. Ты-то сам в силу роста и развития говорить начал. А тут, видимо, моя магия подтолкнула.
— Да, но почему мама-то?
— Ну... — Я вздыхаю. — Наверное, я ей понравилась. И к тому же она здесь совсем одна.
И вдруг раздается какой-то треск. Он проходит по всему лесу. Кто-то ломится через лес и явно в нашу сторону.
— Или не одна! — подвел итог Лимиус.
Мы вскакиваем и бежим к краю поляны, прячась за деревья.
«Господи, только бы не упасть, успеть добежать», — мелькает мысль.
Лимиус меня сразу под руку подхватывает и тянет за ближайшее дерево. Я пытаюсь поставить такой же щит, как ставил дед. Воздух немного дернулся перед нами. Получилось или нет, не пойму. И вдруг на поляну вылетает кот. Огромный такой коричневый котище. Правда, Лимиус крупнее по сравнению с ним.
«Ой, а это не кот — коточеловек! О! Лимиус — твой родственник», — я улыбаюсь.