— Если мы не выжжем эту язву, жди беды. Она как зараза начнет расползаться во все стороны, и захлестнет…
Адмирал Баррозо тяжело вздохнул — не такой ему виделась война с Парагваем. Штат Мату-Гросу был потерян в первые два месяца войны — удержать сильно отдаленную от любых коммуникаций провинцию невозможно, в то время как противник в любой момент мог перебросить туда подкрепления. Жаль, что пришлось потерять штат, к тому же парагвайцы захватили там несколько пароходов, но никто не сомневался, что в самом скором времении Лопеса заставят принять ультиматум — ведь не идиот, чтобы сражаться против трех стран, в каждой из которых жителей намного больше. Но теперь ясно, на что рассчитывает этот коварный безумец — вызвать внутреннее потрясение, спровоцировать выступление черни и рабов.
Дьявольский план, и только сейчас и он сам, и генералы, и даже император начали осознавать, насколько опасен этот дорвавшийся до власти «революционер», а таковые все парагвайцы. Провинция Коррьентес буквально наводнена его агитаторами и шпионами, везде распространяются прокламации и листовки с призывами Лопеса прекратить войну против его страны, которую начали в интересах латифундистов, рабовладельцев и европейских банкиров. Доводы вполне понятные и обоснованные, но тем и опасные — в них написано, что рабы немедленно отпускаются на волю и вместе с батраками получают достойную компенсацию за тяготы труда из имущества плантаторов. И что страшно — написано весьма доходчиво на двух языках — португальском и испанском, и уже внесло смуту в умы.
— Того и гляди, и через три недели у меня на кораблях мятежи начнутся, — пробормотал адмирал, оглядывая стоящие на якорях корабли эскадры. Хотя наступила «зима», но в тропиках это понятие относительное, но изнуряющей прежде жары не было, а по утрам река покрывалась густым туманом. На ночь экипажи размещались в Коррьентесе, и по утрам возвращались на эскадру, что стояла неподалеку от города в устье маленькой речушки Риачуэло. Будь его воля, он бы обязал всех постоянно находиться на кораблях, но матросы устали и требовали отдыха. А в городе неизбежно попадали под агитацию местных жителей, которые были настроены неприязненно. Да еще пропагандисты — их порой ловили, расстреливали или вешали, но ничего поделать было нельзя, к ним начали прислушиваться. Потому на военном совете было решено захватить парагвайские укрепления на левом берегу Параны и начать наступление на Умаите — без взятия этой твердыни никак не обойтись. Она запирает реку цепями и береговыми батареями, и не дает проходить вверх по течению к Асунсьону. Он уже раз побывал здесь, десять лет назад пришла бразильская эскадра для демонстрации флага. Но прорыв был невозможен, пришлось вставать на якорь — пропустили только один корабль с посланником для переговоров. А сейчас по докладам шпионов крепость значительно усилили и там находится чуть ли не половина парагвайской армии. И практически весь флот, который трусливо прячется и не собирается выходить на битву. А жаль — в победе над противником сам Баррозо нисколько не сомневался, уповая на мощь корабельных пушек.
— Пусть Митре со своими войсками начинает наступление, хоть чем-то надо занять армию, иначе начнется разложение. Никто не хочет воевать — но надо заставить, а там сами втянутся.
Адмирал долго служил, и хорошо знал, о чем думают нижние чины армии и флота. Одно дело громкие заявление политиков или рвущиеся на войну молодые энтузиасты, уходящие умирать под рукоплескания женщин. Но сама война это не подвиги, это тяжкий труд и смерть для многих, причем куда чаще от тягот и болезней, чем от оружия врага…
Солдаты бразильского императора Педру II — война оказалась для них страшным испытанием, поток энтузиастов скоро иссяк, и пришлось прибегнуть уже к насильственной вербовке…
Глава 16
— Сеньоры, завтра придет тот день, который решит судьбу нашей родины. Мы одолеем неприятеля, в этом у меня нет сомнений, хотя бразильская эскадра насчитывает вдвое больше тяжелых орудий. Но у нас имеются «миноносцы» — от успеха атаки трех десятков «пирог» напрямую зависит исход генерального сражения. Если удастся подорвать хотя бы половину вражеских кораблей, то победа обязательно будет за нами — в равных силах мы можем устроить морякам Бразильской империи знатную трепку. Учтите, сеньоры — оставшись без кораблей и транспортов, войска интервентов попадут в фактическое окружение, и с ними будет покончено.
Мартинес обвел взглядом сидящих в салоне флагманского «Тикаури» командиров кораблей и офицеров флота, лица которых были необыкновенно торжественны. Все прекрасно понимали, что есть значительное неравенство в силах, но парагвайцы рвались в бой, причем первый в их жизни. Вывести против неприятеля планировалось три речных корвета в пятьсот-шестьсот тонн водоизмещения — флагманский «Тикаури», единственный корабль специальной постройки, приведенный из Англии, и пара чуть более крупных таких же колесных пароходов, почти однотипных — но «Парагуари» с железным, а «Игурей» с деревянным корпусом. По составу своего вооружения из двух бомбических крупнокалиберных орудий и двух 32-х фунтовых пушек, они мало в чем уступали кораблям противника, имея практически равные залпы. За пять месяцев все эти три корвета были значительно переделаны, и теперь могли гораздо успешней сражаться с неприятелем. И хотя железных листов на дополнительную бронировку не имелось, а изготовить на заводе «Ла-Росада» не сумели, из положения вышли с помощью импровизации. В стране произрастало множество деревьев с необычайно твердой древесиной, ее и использовали для устройства коффердамов — узких водонепроницаемых отсеков вдоль бортов, на случай пролома внешней обшивки тяжелыми бомбами. Зато вторую стенку вражеские ядра пробить не в состоянии — проверили стрельбой, построив для учебных стрельб специальный отсек. Так что выход из строя паровых машин под обстрелом можно исключить, опасны только обычные поломки, куда от них денешься. Но тут укрепили угольные ямы такими же дополнительными стенками — теперь все три корвета можно было считать «условно бронированными». К ним добавили два небольших винтовых корабля, с деревянными корпусами, вдвое меньших по водоизмещению, чем тот же «Такаури», которые являлись обычными канонерскими лодками, также частично «бронированными». «Сальтос Ориентал» и «Ибера» изначально имели по четыре 18-ти фунтовых пушки, поставить стволы крупного калибра на них было невозможно, даже не пытались.
Вот к этому отряду из пяти боевых единиц прикрепили единственное посыльное судно — авизо, тоже винтовое, вроде как «мальчик на побегушках». «Пирабебе» с железным корпусом и паровой машиной добротной английской постройки легко выдавал двенадцать узлов, отчего парагвайцы тут же стали называть кораблик «летучей рыбой». Вот только ему досталась всего пара 18-ти фунтовых пушек — в полторы сотни тонн водоизмещения много орудий не втиснешь, как не старайся.
Но все эти шесть кораблей, что готовились к генеральному сражению, получили по одной скорострельной шестифунтовой нарезной крупповской пушке, установленной в носу на специальном станке, с внушительным сектором обстрела в три четверти круга. Способность выдать шесть выстрелов в минуту произвела на моряков потрясающее впечатление — теперь можно было поражать вражескую пехоту на солидном отдалении в пару миль, применяя против нее гранаты и шрапнель.
Самым сильным являлся второй отряд, вот только задействовать его в генеральном сражении изначально не предполагалось, кроме момента, когда дела совсем плохо пойдут. В него включили два перевооруженных шлюпа, в полтора раза более крупных, чем корветы, пришедших с грузом пушек Круппа, уже вооруженных и зачисленных в состав флотилии. С ними такую же винтовую шхуну «Эсмеральда», чуть меньшую по водоизмещению, в семьсот тонн, что привезла две тысячи нарезных винтовок «энфилда», успев проскочить перед самым носом бразильцев и аргентинцев. И последним не удалось вооружить свою армию «трофеями» — ведь в реальной истории им удалось захватить единственный, по-настоящему предназначенный для морских плаваний, парагвайский корабль. Купленные шлюпы вооружили парой 68 фунтовых бомбических орудий и поставили еще по четыре 32-х фунтовых, превратив во вполне достойных «конкурентов» бразильским кораблям. Шхуне досталось только четыре 32-х фунтовых орудий и столько же 18-ти фунтовых пушек, и на этом количество имеющихся стволов сократилось до нуля. Ведь бомбические пушки сняли с барж «чато», а 32-х фунтовые с крепостных батарей Умаите, передав для восполнения убыли все имевшиеся на флотилии орудия, полностью разоружив пароходы, переведенные теперь в разряд транспортов. На них даже начали заново устанавливать надстройки, снятые по приказу диктатора перед началом войны, когда тот произвел всеобщую мобилизацию не только людей, но и колесных пароходов, не просчитав последствия своего торопливого решения. К тому же даже гладкоствольных пушек на хранении в арсенале было недостаточно, отчего вооружали «лоханки» даже восьмифунтовыми пушками, совершенно бесполезными в бою против бразильских корветов и канонерских лодок. Но то от отчаяния и чувства полной безнадежности, когда сообразили, что заказанных в Англии и Франции броненосцев не видать как собственных ушей. Но нужно отдать «хефе» должное — сделав ставку на флотилию, он решился снять орудия с батарей Умаите, прекрасно поняв насколько важно единообразное вооружение кораблей. Разнокалиберные пушки лучше поставить за брустверами, тем более вражеского прорыва по реке пока даже в отдаленной перспективе нет.