На рассвете лагерь пришёл в движение, наполнился множеством звуков, но Морфей сжалился над измученным декурионом и заткнул ему уши. Всегда отличавшийся чутким сном (необходимое качество разведчика), Тиберий проснулся, когда солнце уже приближалось к зениту, но сразу вставать не стал, ещё долго лежал с закрытыми глазами, рассудив, что сегодня никто ему за это не попеняет.
Бесс встал раньше. Тиберий слышал, как он свистнул кому-то, дабы принесли воды и организовали кашу. Сальвий был иммуном, освобождённым от рутинных работ, чем нередко злоупотреблял — ездил на шее у молодых.
Тиберий открыл глаза и сладко потянулся, но в следующую минуту блаженная гримаса сменилась недовольной — кто-то откинул полог палатки и лучи солнца на мгновение ослепили декуриона.
— Здоров ты спать, Тиберий, — раздался голос его начальника, Тита Флавия Лонгина, декуриона принцепса, то есть старшего.
Максим, все ещё потягиваясь, промычал нечто нечленораздельное.
В палатку сунулся Бесс. Лонгин хлопнул его по плечу и заявил:
— Сальвий, доставай свои фалеры.
— Это зачем? — спросил Бесс.
— Август завтра будет принимать парад. Шутка ли, Децебала завалили. Не каждый день такое случается. Слышишь, топоры стучат?
— Слева или справа? — спросил Тиберий.
Топоры случали со всех сторон, плотницкие работы в строящемся постоянном лагере в светлое время не прекращались ни на минуту. Даже и ночью кое-что мастерили.
— Снаружи строят трибунал. Еле место нормальное подобрали. Не очень-то помаршируешь тут, кругом скалы.
Трибунал — возвышение, с которого военачальники и императоры обращались к войскам с речами, принимали парады, устраивали судебные разбирательства.
«Снаружи» означало — вне стен лагеря, разместившегося у подножия холма, на котором возвышалась дакийская крепость Апул.
— Парад? — переспросил Бесс и кивнул на своего командира, — сдаётся мне, этот лежебока отхватит милостей.
— И тебя не забудут, — усмехнулся Лонгин.
— Я потерял гребень на шлем, — зевнул Тиберий, — ещё летом.
— Одолжу тебе свой, — пообещал Тит Флавий.
Тиберий рывком сел, отбросив шерстяное одеяло, повертел головой, разминая шею. Поднялся на ноги.
— Схожу-ка до ветру.
Он вышел наружу, как был, в одной тунике и босиком. Поёжился на ветру, который с утра еле ощущался, но к полудню разошёлся.
— Эх! Хор-р-рошо!
— Чего хорошего в такой холодине? — пробормотал Бесс, — до костей пробирает.
— Это разве холод? — хмыкнул Лонгин, — он ещё даже не начинался. Вот четыре года назад, когда варвары перешли по льду Данубий и напали на Мёзию, был настоящий холод. Струя на лету замерзала.
— Пробовал? — усмехнулся Сальвий, — как с бабами потом? Ничего не отморозил?
Старший декурион беззлобно оскалился, но не ответил.
Легионерам и ауксиллариям не позволялось жениться во время службы, но многие из них обзаводились любовницами и даже целыми выводками ребятишек, которые жили в легионных канабах — городках, выраставших возле постоянных лагерей. Когда ветераны выходили в отставку, их конкубины-наложницы становились полноценными, признанными государством супругами, а отпрыски получали гражданские права. Нередко бывшие легионеры освобождали для замужества рабынь. Такое положение дел всех устраивало, в том числе и императоров, потому на случаи сожительства закрывали глаза (никто же не тащил женщин в лагерь). Тем более что правила формально не нарушались. Легионерам запрещалось жениться. Они и не женились.