Pov 2
Андрей Семёнович Терехов.
7 мая 1891 года.
Москва.
1-я Московская центральная больница мест заключения.
Андрей сидел на лавке и сжимал руками своё лицо. Его раздирали противоречие, и он не мог собрать в единое целое свою картину мира.
Когда его друг и однокашник, Валерка Семёнов, пригласил в кружок политических диспутов, это было интересно и очень увлекательно, казалось, что он узнает огромную тайну, будто он научится творить добро и будет помогать людям и своей стране. Он сделает этот мир лучше!
И это вдохновляло, это давало стимул к жизни. Андрей надеялся поменять жизнь своей семье и жизнь своей страны, повернуть её на путь прогресса и гуманизма.
Видя ту дикую несправедливость, что творилась кругом, когда человеческое достоинство втаптывается в моральную и физическую грязь, когда ты знаешь, что тысяча человек страдает от голода ради какого-то мерзавца, который даже порой и не ведает о существовании этой тысячи человек!
Когда правители страны спускают её богатства на балерин и заграничные виллы.
Когда помещики просто могут запороть недовольных и любой бунт заканчивается расстрелом.
Тогда и приходит понимание, что жизни даже тысячи человек – это ничто по сравнению с теми десятками миллионов, что страдают под пятой самодержавия.
Он знал, что если сбросить это Иго, то потом, конечно, будут проблемы. Но он верил в то, что всё управится и люди сами создадут или изберут правильное правительство. И глубоко в душе сознавал, что хотел бы войти в такое правительство и быть, например, законотворцем или председателем, или ещё кем-нибудь. Всё равно, лишь бы это случилось! Лишь бы была свобода!
И он стал помогать своим новым товарищам. Они просили динамит, но он прекрасно знал, какие проблемы ждут при попытке синтезировать его в подвальной лаборатории. Всё-таки третий курс как-никак. Но опыты он не прекращал и вот итог: взрыв в лаборатории, потеря глаза и переломанные пальцы рук. Он от боли потерял сознание, и товарищи отвезли его к ближайшей больнице и положили к воротам.
Он слышал их отчаянный шёпот.
«…Аккуратно, за ноги ...ох, пусть его хоть полечат, немного… Хотя бы сразу не вызвали жандармов! …И лучше вовсе его добить, да! ...Наш соратник, но он стал инвалидом, а мы все знали, на что идём!»
Сознание Андрея было затуманено от боли и страха, но он прекрасно помнил эти слова, и ему было невыносимо горько тогда, особенно в тот момент, когда он очнулся и увидел родного брата Царя, который шел по проходу меж больничных коек и раздавал пасхальные яйца.
Эта представшая перед ним картина была настолько вызывающе мерзкой, что он хотел, было уже закричать на это страшное существо или просто обличить это отродье пиявок и драконов, что убивают и уничижают всех вокруг….
Но не было сил.
Была боль и беспомощность, и ещё липкий противный страх...
Он лежал и хотел, чтоб это зло не подходило к нему. Андрея мучили гнев и бессилие, а внутри тлела смрадным дымом жалость к себе, к калеке, к хоть и небогатому, но всё же дворянину, и теперь уж точно, бывшему студенту.