Глава восьмая
7 мая 1891 года.
Москва. Кремль. Николаевский дворец.
- Что случилось в Первой градской больнице, Серёжа? - спросила Элли серьёзно, глядя на меня пристально. Сейчас, в темноте спальни, её голубые глаза напоминали ночное звёздное небо.
Мы лежали в моих покоях чуть запыхавшиеся и довольные друг другом. Её головка покоилась на моей руке, и была Элли в этот момент очаровательно беспомощна.
«Ну, думаю, капельку правды можно ей выдать», - смотря на её голое плечико, подумал я.
- Я не знаю, как это назвать. Просто понял, как и что делать. Меня будто само потянуло сделать именно так. Хотя и не чувствую в себе чего- либо необычного, только радость от нашей близости. Ну и, конечно, спина стала поменьше болеть, – сказал я и притянул эту любопытную особу к себе.
Мы поцеловались и решили ещё разок повторить нашу любовную борьбу.
Елизавета очень долго сдерживала своё любопытство, её тактичность и терпеливость, были серьёзным подспорьем в нашей семейной жизни. Хотя буквально всё моё окружение уже по несколько раз пыталось, так или иначе, задать этот вопрос.
А Шувалов чуть ли не за пуговицу начал меня хватать сразу после того, как мы остались одни в моём кабинете.
- Сергей Александрович, простите меня за дерзость, объясните мне, чему мы были свидетелями? Мистического действия или чего-то другого? Я видел свет, исходящий из ваших рук. Скажите, что я видел? - Шувалов в волнении ломал руки.
Сам граф не был сильно набожным человеком. Конечно, соблюдал посты, потому что положение обязывало, но он никогда и не высказывал сомнений в Боге, просто был равнодушен к вере.
А тут - Чудо!
«М-да, вот и отыгралось мне мистифицирование. А ведь это цветочки, вот дойдет история до Петербурга, тогда и ягодки пойдут».
- Что вы хотите от меня, Павел Павлович? - решил я уточнить и обозначить границы интересующего его вопроса.
- Я не знаю! Я боюсь ответа и желаю его… - мялся Шувалов.
- Ведь это невероятно! И как? И чем?! Божия это ли сила или… или она Ваша?.. - добавил он шёпотом.
«А ведь это вариант», - с интересом подумал я, -«Но его мы отыграем позже».
- Под этим солнцем всё Божие, граф, не может быть по-другому. Запомните это, Павел Павлович. Даже дьявол бессилен перед пожеланием Господа! - вбивал я слова в Шувалова.
- А то, что произошло в больнице, это просто произволение Творца. Иногда так случается, не всегда люди видят это, а чудес очень много, - сказал я и положил руку ему на плечо, а он поражённо посмотрел на неё. Его патрон раньше не позволял себе таких вольностей и никогда не переходил личные границы.
- И в Вашей жизни полно чудес Божьих, дорогой мой граф. Просто вы к ним привыкли, и от них уже не сжимается ваше сердце в благоговейном страхе. Они стали для вас банальностью. А это плохо. Ведь если не видеть чудеса в малом, то и в большем они тебя не тронут, так и останешься слепым и нищим.
Произнеся этот спич, я сжал его плечо и, отпустив, повернулся к своему столу, который был завален бумагами, и это меня удручало гораздо больше, чем предстоящая разборка с Александром Александровичем.
Я ещё не вступил полностью в должность, а уже дел просто Торгова куча!
8 мая 1891 года.
Москва. Кремль. Никольский дворец.
Придя во дворец с утреннего богослужении, я обнаружил там фельдъегеря с телеграммой из Гатчины.
«Сергей, ожидаю твоего скорейшего приезда. Александр».
Подойдя ко мне, Елизавета посмотрела на меня вопросительно.
- Вызывают в Гатчину, – сказав это, протянул телеграмму Элле.
Она мельком посмотрела на неё, а после с испугом и растерянностью в глазах взглянула на меня.