Глава девятая
10 мая 1891 года
Гатчина. Гатчинский дворец.
Император орал. Он делал это обстоятельно и со вкусом. Не верещал, как инфантильный юноша или глупая женщина. Не брызгал слюной и не крутил глазами, как безумец. Нет. Он стоял у стола, оперевшись на него своими огромными кулаками и, смотря на меня сверху вниз, орал.
Можно сказать, что громко рычал, и, если бы мне было чуть меньше лет, мог бы и обмочиться от страха. Было в нём что-то от медведя, вставшего на задние лапы. Оглушительно взрыкивая и даже почти не плюясь.
... Тебе и этого мало! Так ты ещё и жидов жалеешь! Ты совсем «в прелесть впал» со своими молитвами! Святым себя почувствовал! – и ощутив, что в порыве чувств его занесло, решил сгладить эмоциональный накал.
- Я же тебя просил, помоги! Москва - место тяжёлое, сложное. Долгорукий там развёл рассадник жидовский. А ты начал… чудотворствовать!
Он на несколько секунд замолчал.
- Что за видéние у тебя было в поезде на Москву? Ты же, вроде, не увлекался опиумом? - произнёс Александр Третий и приземлил своё седалище обратно за стол.
«Здоровый, как орк. И зачем мне этот хуманс нужен? Убить его и всё, и поставить на это место сыночка его, Никсу. Вот уж кто-кто, а он точно не будет на меня голос повышать».
Такие холодные и спокойные мысли проносились у меня в голове, пока на меня выплёскивал своё раздражение, этот, когда-то огромный, а сейчас обрюзгший, мужиковатого вида, Властелин одной шестой части суши этого захолустного мирка.
Мы прибыли в Гатчину вчера вечером, но у Саши было совещание, и мы с ним не увиделись. А утром после легкого завтрака мы поднялись в его кабинет, где он и решил мне сделать выволочку и как старший брат, и как Император.
«Видно, кто-то в моём окружении пишет очень подробные доклады, и, кажется, эти записки имеют явно негативный окрас. И этот кто-то не очень близок ко мне, или он специально меня очерняет. Ну и хорошо, мне давно стоило взяться за свою дворню, а то после переселения я слишком сильно погрузился в местную жизнь и как-то слишком размяк».
Голос Александра меня вывел из задумчивости.
- Что молчишь? Думаешь, мне легко с этими свиньями общаться? - произнёс он и чуть оттолкнул от себя бумаги, что стопкой лежали перед ним.
- Ты, Сергей, даже не представляешь, сколько дерьма несёт в себе эта дипломатическая работа! Немцы душат наших торгашей и поднимают тарифы! Лягушатники лезут со своими кредитами! И ты начал тут врачеванием заниматься!?
Вообще весь кабинет был буквально завален перепиской, документами, какими-то подшивками и разными книгами.
«Царь-труженик, Торг тебя дери. Безопасность на нулевом уровне, вот и некому делегировать эту бумажную работу. Спрятался, как черепаха в панцирь. Ждёт, когда его на угли положат, костёр-то, судя по всему, уже зажжён».
- Саша, а у тебя давно в левом боку тянет? - захотелось мне немного сбить с него спесь.
Я смотрел в его глаза и ждал реакции. А он просто моргнул, и всё. «Кремень Торгов!»
- Давай помогу. Это будет не больно. Я же вижу, что у тебя с почками не порядок, да работаешь ты очень много, - чуть подначил я и пожалел его, - Дай руку, это будет не больно и недолго.
Я встал с плетёного стула и протянул ему руку.
Он смотрел на меня, и во взгляде его сквозило недоумение, ему проще было поверить в брата-наркомана, чем в существование чего-то мистического. Но вот братские чувства всё же перевесили, и он протянул мне свою здоровую, почти медвежью, лапу.
8 мая 1891 года
Москва.
Мы выехали из Кремля инкогнито. Самые простые ландо, почти без охраны, и разными воротами. То есть я и Элли - Никольскими, а охрана и двор - Спасскими. До вокзала мы добрались без происшествий. Нет, конечно, мы попали в затор из ломовых телег, и ещё, почти у вокзала, на нас вышел Крестный ход с иконами, хоругвями и толпой народу. Но так как нас это не касалось, мы просто перекрестились, постояли чуть, их пропуская, и двинулись на вокзал. Там спокойно загрузились в поезд и двинулись в Петербург.
Купе первого класса было, конечно, странным местечком. Нам добираться до конечной станции почти сутки, а спальных мест нет, какие-то кресла, столик, и всё.
Соблюдая местные приличия, мы с Элли разделились: она заняла купе с Александрой Илларионовной, а мы, с Павлом Павловичем - соседнее. Хотел сначала всех в одно купе посадить, а потом понял, что устал от женского общества. Хотелось чего-то более простого и откровенного.
Когда мы сели и паровоз потянул наши вагоны от перрона Николаевского вокзала, предложил:
- А давайте коньяку немножечко, граф? Употребим Праздника ради, а? Как Вы на это смотрите, Павел Павлович?
Шувалов был растерян. Его начальник почти никогда не употреблял спиртное, кроме вина в большие праздники, а тут – коньяк предлагает. А так как он был занят своими тяжёлыми мыслями, то был согласен почти на всё. И, как только появился официант, я попросил коньяку, шоколада и лимон.
Мы с графом изрядно напились, точнее он напился, а я больше имитировал опьянение: в нынешнем теле мне, чтобы опьянеть, надо, наверное, нырнуть в бочку с коньяком.
- Вот, Сергей Александрович, скажи. Вы святой или нет? Не, подождите немного, я ж сейчас ... Я же сам видел! Свет!.. – заплетающемся языком обратился ко мне мой адъютант.
Я решил, что хватит откровенностей, и усыпил его. К нам заглядывала фрейлина, но густой коньячный дух и два тела в креслах напротив друг друга расставили всё по местам. А я сидел, размышлял и вскоре задремал...
24 день увядания 3673 года от закладки Светлого Дворца.
«где у подножия Сароматских гор»
Вокруг было дымно и смрадно. Строй нашей панцирной пехоты стоял перед нами, и они были уже сильно посечены. Многие были обмотаны грязными тряпками, заменяющими бинты. Да и в общем, было понятно, что уже давно находятся в походе.
А так как лекари и обоз отстали от нас ещё неделю назад, то раненых было проще добить и поднять умертвиями, чем дождаться магов жизни. Которые были ещё вчерашними студентами, собственно, как и все маги на этой войне. Её после так и назвали – «Студенческая Заварушка».
Ну, это, конечно, меж магами, а в хрониках её называли - Третья Имперская.
- Левый фланг! Торг вас дери, проваливается левый фланг! Сомкнуть строй! Сомкнуть строй, ублюдки!!! Кто хоть на шаг сдаст, того я сам выпотрошу! Душу выпью, уроды! Маги!!! Сдохните, но щит держать, студентки херовы! – орал наш капитан, он был орком-полукровкой и в роду у него были и шаманы, так что про душу он не шутил. Выпить всю прану и магическую составляющую мог.
Вообще мне, конечно, повезло тогда – я попал в очень сильный и удачливый отряд. А самое главное, всем было насрать, что я увлекаюсь некромантией и могу после смерти поставить воина обратно в строй. У моих соотрядников было понимание, что душу это не коснётся: всё-таки некромант не шаман, что мог и заключить её с помощью какой-нибудь сущности в магический накопитель почти навечно.
А смерть… Смерть не самое страшное, что на войне может случиться.
Я стоял по щиколотку в грязи и крови, в груди щипало от переизбытка некроэнергии, но сбросить её было некуда - кругом свои, и надо было терпеть, так как маны другой нет, а есть только эта грязь из эманаций боли и смерти, напополам со страхом и отчаянием.