— Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете. Ты ведь знаешь это, верно?
Я пожимаю плечами.
— Обычное дело.
— Что это должно быть? — Хейван протягивает мне миску с сырым мясом, от которого запах бьет мне в ноздри, как из пневматической пушки.
Совместное нападение тошноты и желудочной кислоты заставляет меня прикрыть рот.
— О, боже... — Я бегу в ванную и, к счастью, успеваю вовремя.
Хейс
Я, наконец, перевожу дыхание, когда слышу, как закрывается дверь ванной. Хейван стоит в коридоре с озабоченным выражением на лице.
— С ней все в порядке. — Я шагаю к острову на кухне, где передо мной разложены все ингредиенты для фрикаделек. — А вот со мной нет. Ты знаешь, как готовить фрикадельки?
Хейван присоединяется ко мне, но напряжение в ее теле каждый раз, когда она поворачивается к коридору, говорит, что она не уверена, что с ее мамой все в порядке.
— Она больна?
— Нет. — Я чешу челюсть, размышляя, стоит ли мне просто вывалить все это дерьмо в миску.
— Так странно видеть тебя здесь. — Хейван садится напротив меня у острова. Наклоняет голову. — Этот дом уменьшился? Потому что с тобой он кажется намного меньше.
— Он маленький. У меня синяки на ногах, подтверждающие это.
Она хихикает, а затем указывает на яйцо и предлагает мне разбить его в фарш.
— Не могу дождаться, когда увижу твое жилище. Мне всегда было интересно, как особняк выглядит внутри.
— Да? Твоя мама не уверена, что хочет там жить.
Ее глаза расширились.
— Она что, сумасшедшая? — Она насыпает панировочных сухарей в чашку и протягивает ее мне. — Тот дом офигенный.
Нормально ли чувствовать гордость, когда твой ребенок-подросток одобряет твой вкус в чем-то?
— Вы, ребята, собираетесь пожениться?
Я высыпаю сухари.
— Думаю, нам стоит подождать твою маму...
— Это «да». — Она протягивает мне сыр пармезан с хитрой ухмылкой.
— Эй, я вернулась, — говорит Ванесса, направляясь мимо кухни в гостиную.
— Ты заболела? — спрашивает Хейван, и я наблюдаю за Ванессой, чтобы увидеть ее реакцию.
Ее глаза расширяются.
— Эм...
— Стой, я знаю, что тебе поможет. — Хейвен подходит к шкафам и достает бокал, затем ищет бутылку вина. И не находит ни одной.
Я выбросил все запасы спиртного в доме и сам поклялся не пить. Пока Ванесса не сможет спокойно выпить, мое тело — зона, свободная от алкоголя.
Мы с Ванессой улыбаемся друг другу.
— Где вино?
Я прочищаю горло и начинаю резать лук.
— Вина нет, милая.
Хейван с опаской смотрит между нами и опускает бокал.
— Нет вина. — Я наблюдаю, как ее глаза медленно расширяются, а челюсть отвисает. Затем все ее лицо озаряется. — Ты беременна! — Визг, который вырывается из ее тела, может разрушить звуковые барьеры.
Она бросается к дивану и ныряет в мамины объятия.
— О, эм... будь осторожна.
— Я буду сестрой! — Хейван и Ванесса падают на диван, хихикая. И черт меня побери... моя грудь...
От невыносимого сдавливания трудно дышать.
— Надеюсь, это будет девочка, — говорит Хейван сквозь смех. — Нет, мальчик! Подожди... нет, девочка! Уф, мне все равно. Я буду сестрой!
Ванесса плачет. Снова.
Хейван хлопает.
А я... Я провожу рукой по щекам.
Этот гребаный лук.
ЭПИЛОГ
Ванесса
— Ай, ты бля... ой, глядь!
Я прикрываю рот, чтобы не рассмеяться, когда Хейс сгибается пополам и хватается за колено, которым только что ударился о наш сделанный на заказ итальянский комод для пеленания младенцев.
До срока родов остался месяц, и дом площадью 1500 квадратных футов превратился примерно в 500 квадратных футов свободного пространства.
Сказать, что Хейс сошел с ума, покупая детское оборудование, значит преуменьшить. Он превратил наш дом в детскую комнату для миллиардеров. От слюнявчика «Гуччи», сумки для подгузников «Прада» и пинеток «Бёрберри» до одеяла за восемь тысяч долларов и люльки за три тысячи долларов. И нельзя забыть о пустышке от «Армани». Кроме того, здесь есть импортная кроватка ручной работы, роскошный стульчик для кормления и детские качалки космической эры, по одной на каждую комнату.
— Знаешь, тебе пока не нужно следить за языком. — Я потираю свой очень беременный живот через комбинезон.
Страдальческое выражение лица Хейса проясняется, и его взгляд становится нежным.
— Она меня слышит.
— Она не знает, что значит «блядь».
Его глаза расширяются.
— Теперь ее первым словом будет слово на «б».
Хихикаю и пробираюсь через коробки с органическими, гипоаллергенными, экологичными подгузниками. Я даже не хочу знать, сколько они стоят.
— Ты слишком беспокоишься. — Я притягиваю его к себе, чтобы обнять.
Одной рукой он обнимает меня, а другую кладет мне на живот.
— Ничего подобного, когда речь идет о моих девочках, — рычит он мне в шею. Мягкая ткань его фланелевой рубашки и тепло его тела вызывают у меня желание забраться на него и вздремнуть. Хейс в деловом костюме — зрелище, которое заставило бы растаять любую женщину или мужчину, но в клетчатой фланели, джинсах и ботинках со шнуровкой — это мгновенный удар по либидо.
— Знаешь, я тут подумала, — говорю я, пока он целует дорожку от моей шеи до уха.
— Да? — горячо шепчет Хейс.
Беременность усилила нашу сексуальную жизнь до уровня, который я не считала возможным. Не проходит и дня, чтобы мы не изголодались друг по другу, и мы стараемся утолять этот голод как можно чаще.
— Нам стоит переехать в особняк.
Его губы замирают у моего горла, и Хейс поднимает голову, чтобы встретиться со мой взглядом.
— Ты серьезно?
Я ухмыляюсь, немного смущенная тем, как упорно настаивала на том, чтобы мы остались в этом доме. Хейс никогда не настаивал на этом и утверждал, что не имеет значения, где мы живем.
— В последние пару месяцев мне кажется, что мы уже переросли этот дом. И хотя люблю и лелею все воспоминания о том, как растила здесь Хейван, я готова двигаться дальше и создавать новые воспоминания. — Я ловлю его улыбку, прежде чем его губы оказываются на моих, и он целует меня, затаив дыхание.
Хейс поднимает меня, как будто я ничего не вешу, и несет так, будто я сделана из стекла. Мягко положив меня на диван, он накрывает меня своим телом, не давя своим весом на мой живот.
— Представь себе Рождество там. Мы могли бы пригласить моих братьев и их семьи погостить. У Хейван будет своя комната. — Его взгляд скользит по моему телу, затем возвращается к моим глазам. — И у Авианы.
Я хотела, чтобы Хейс назвал нашу дочь, так как я сама назвала Хейван. Ему понравилась идея соединить два имени, поэтому он объединил два имени людей, которых любит больше всего на свете, а также подарил ей что-то, что будет принадлежать только ей.
Хейван и Ванесса.
Авиана.
Он целует меня снова, глубже, крепче, пока я не впадаю в отчаяние и не хватаюсь за пуговицу его ширинки.
Мрачный, хриплый смешок, вырывающийся из его горла, усиливает мое желание.