"Как сверкнуло вдруг! Я подумала - молния убивает кого-то... а грома все нет. Кричат только. Смотрю: как овцы, пустились все друг через друга!" - так потом рассказывала Ниса, выпучив глаза и прижав к вискам ладошки.
- Ты ничего не видишь? - услышал я осторожный вопрос гипостратега.
- Пока - плохо, - признался я. - Но должно пройти.
- Что-нибудь требуется? - гипостратег сделался вдруг поразительно участливым.
- Если можно, холодной воды, - попросил я.
Меня трясло и довольно сильно тошнило.
- Я говорил - кто меня слушал?! - набатным гласом воззвал гипостратег. - Он - посланец неба. Он - не человек, неужели не видно?
Ответом было невразумительное эхо.
- Довольно! - оборвал эхо Демарат. - Это - добрый знак!
Мне поднесли таз. Я опустил лицо в воду, впервые обрадовавшись холоду, поплескал себе на шею.
- Хвала богам, - негромко, на эллинском сказал Демарат, стоя рядом. - Кому должно - тот оправдался.
Убрав с глаз полотенце, я посмотрел на него, а он - на меня. Так может смотреть лунной ночью трезвый умом человек на чуть приоткрывшуюся дверь склепа.
- Признаться, я тоже чуть не ослеп, - сказал он, делая доверительную улыбку. - Я не хотел бы оказаться на его месте... Но мне кажется, ты пришел не за мной. И это уже хорошая новость.
Он отошел и что-то ткнул ногой. Я присмотрелся: от его тычка осыпался в темное пятно на земле костяной домик грудной клетки.
Рядом затопал жеребец, и над гипостратегом навис всадник.
В его опущенную руку Демарат сунул трубочку пергамента, окольцованного тесьмой.
- Вождю Эдекону! Немедля! - отдал он команду и коротким взмахом руки метнул конного вестника далеко прочь, сквозь орду.
"Эдекон... Эдекон... - вспоминал я, услышав знакомое имя. - Да это же отец Одоакра, полководец Аттилы! - вспоминал я курс Истории. - Одоакр свергнет последнего римского императора".
Вспоминая Историю, я огляделся. Орда раздалась, оставила нам широкий круг пустой свободы и глядела в него издали с опасливым любопытством. Казалось, что все кругом безоружны.
- Посланник небес! - нарочито громко обратился ко мне Демарат, он переменил позу для общения с равным и больше никого, кроме меня не видел. - Твоя очередь повелевать, гипербореец!
От речки вдруг по-родному, по-дачному потянуло холодком... и где-то уютно поржала лошадка... и это показалось мне настоящим чудом... можно было жить дальше даже здесь.
В шатре уже торжественно пылали светильники, узоры-веточки искрились на зыбких стенах. Гипостратег усадил меня на тюфяки, а потом сам долго и важно устраивался.
Скатерть-самобранка вновь возникла между нами.
- Ниса! - кликнул гипостратег.
Ниса, возникнув из небытия, уютно уселась сбоку от гипостратега, готовая слушать и не быть.
Я тронул ее взглядом, как мог, бережней.
Она оказалась не похожей на ту, которую я успел вообразить: заметно полновата, широкое лицо, глаза мельче и темнее... и сероватые дуги под глазами, и подрумяненные щеки. "Нет, нет, все равно хороша собой", - убедил я себя. Она же смотрела на меня, глядя при том чуть в сторону, а губы держа коротко и строго.
- Между прочим, римская гражданка, хотя и египтянка по рождению... - заметил Демарат, сам разливая умелой властной рукой, он явно не желал присутствия никаких слуг, рабов или телохранителей. - Нисаэрт, красивое имя. И что она здесь делает, в этой выгребной яме, ума не приложу.
Ниса свела перышки бровей, собрала морщинки на лбу и, вытянув верхнюю губку, прикоснулась к вину.
Поглядев на ее губку издали, я закрыл глаза и во тьме упоенно глотнул раз, другой и еще. Это вино было лучше прошлого - душистее и не такое сладкое.
Демарат уже направлял ко мне горлом пузатый серебряный сосуд.
- О-о! - оценил он мою прыть. - Вот что надо было показать варварам. Отступились бы сразу. Амвросия на Олимпе крепче?
- Крепче! - подтвердил я. - Гораздо крепче.