День проходил за днем - и все они отличались от ночей только короткими росчерками света, проникавшего в щели полога.
Время потерялось совсем. А пространство... Однажды вдруг я услышал всего одно слово, произнесенное явно нечаянно, от чувств, потому как говоривший сразу осекся. И это слово на миг воссоздало вокруг меня разом всю вселенную.
- Данувий! - произнес некто вовне тьмы.
Дунай!
Меня везли на восток.
Полусонное хмельное сознание отозвалось эхом. Дунай! Я протрезвел мигом. Дунай! Уже, считай, Австро-Венгрия! Я оказался гораздо ближе к России... К России! Я так и подскочил на своей уже затхлой, вонявшей подстилке.
Голова страшно заболела, но к России все равно было гораздо ближе - это главное!
Да, именно в ту минуту ясно образовалась моя безумная идея: вернуться в Россию за много веков до ее рождения! Верую, ибо абсурдно! До основания Москвы - семь веков. Что ж из того? Воробьевы горы на месте, на Пречистенке - глухая чащоба, но своя, все родные места!.. Может, удастся пробраться южнее - к Киеву... Киева нет, но какие-то селения славянские в тех места должны быть. Всё свои же! Кто там? Поляне? Языка не знаю... Он вроде как еще даже не древнерусский... Ничего - выучу быстро, не японский же! Могу подвизаться знахарем... фельдшерские курсы, видать, неспроста кончал... Научусь гнать спирт для военно-полевой антисептики и не только. Знаю ромейское наречие, оно же греческое. Могу наняться толмачем к какому-нибудь князю. Научу своих, как вести дела с ромеями. Поеду послом в Царьград! Каково!
Пусть кану в темную древность - зато с каким шиком...
В таких полухмельных мечтаниях я провел еще некую эпоху, некий эон в первозданной тьме и очнулся, лишь когда вонь наружи усилилась настолько, что стала забивать вонь, что скопилась внутри и уже стала привычной.
Дорога наружи стала подергиваться - и несколько раз донеслись гортанная речь, похожая на перекличку воронов в сыром осеннем небе.
Кибитка встала в ночи.
Полог дернулся вверх, не обнажив света. Огромные ручищи вмиг добрались до меня, выволокли наружу, в атмосферу тяжелого амбре и - я так и не понял где: то ли в естественном водоеме, то ли в огромном корыте - меня живо обмыли очень холодной водой и натерли благовониями, как труп к бальзамированию.
Потом поставили на ноги и надели на голову мешок с прорезью у подбородка.
- Стоять можешь? - раздался вороний вопрос на плохом эллинском.
Я попробовал и буркнул в мешковину:
- Могу.
- Идти можешь? - последовал второй вопрос.
- Куда? - по-интеллигентски вильнул я.
Вместо ответа меня грубо развернули, куда надо.
Я шагнул неуверенно - раз, другой, третий. Ноги ломило, колени хлюпали - сколько дней я провел в лежаче-сидячем виде, кто бы сказал...
- Можешь, - подтвердили наружи.
Сильная клешня ухватила меня за локоть и повела, куда надо.
Шли долго - я успел устать.
По дороге с четкой периодичностью, точно натужный бой древних неухоженных часов, грубо и резко звякало, скрипело, отодвигалось.
Вдруг началась лестница, о которой меня предупредили резким рывком вверх... но я не догадался и все-таки споткнулся.
И с каждой ступенью амбре застойной выгребной ямы, в которую, кажется, ходили и люди, и лошади, и собаки, отступал под напором благовоний, в гуще которых сильнее всего выделялся сандал.
Могло показаться, что меня насильно ведут по чудесной лестнице прямо в небеса... Только ступеней до небес оказалось маловато... Потом начались коленчатые коридоры-лабиринты.
И вот внезапно я оказался в полной тишине и полном одиночестве.
Волна сандалового тепла накатилась на меня, едва не опрокинув.
Короткий вороний диалог произошел передо мной. Один голос - глухой и далекий - раздался первым вдали. Второй - гулкий - прямо передо мною. И снова донесся первый - явно перекрывая силу и волю первого.
Мешок был сорван с моей головы - и я невольно, до боли зажмурился. На внутренней стороне моих век отпечаталась белой тенью фигура римского полководца... Масляные светильники маячили в просторном помещении - тусклые, но ослепительные для моих глаз, не видевших живого света неделю-другую... а может, и третью.