А вот Тарас редко теперь чтил нас своим присутствием — ему хватало дел с цирком, которому из уважения оставили прежнее название: «Вертеп Ефима Демидова».
— И вести мы теперь себя должны, как в старые добрые феодальные времена, — продолжил шеф, открывая бутылку «Арктики». — Будем заключать союзы, привечать друзей… А всем остальным скажем окончательное и бесповоротное «нет». Питер — наш город. Мы не пустим сюда никого из тех, кто хочет половить рыбку в мутной воде.
— То есть, мы будем решать, кому жить, а кому умереть? — катая хлебный мякиш, кротко вопросил чудо-отрок.
— Да поймите, святой отец, — Алекс прижал руки к груди. — Право сильного — это когда или ты, или тебя. А может, вы забыли?
— Ничего я не забыл, — с грохотом опрокинув табуретку, отец Прохор поднялся и устремился на улицу.
Я думал, он уедет. Ждал, когда взревёт мощный мотор Эскалэйда… Но потом заметил в окно, как отрок потерянно стоит на крыльце, среди дождя и мокрых кленовых листьев, засунув руки в карманы кенгурушки по самые локти, и тоже поднялся.
— Пойду, покурю.
Алекс милостиво кивнул. Дома он, окромя трубочного, никакого табака не дозволял.
Когда я вышел, чудо-отрок недовольно покосился в мою сторону, но потом буркнул:
— Не думал я, что придётся заново всё это пережить.
Я так понял, что он не прочь поговорить, и закурив, подтолкнул:
— Не думал?
— Надеялся, — поправился святой отец. — Но надежда — пустое чувство. Когда мы, в одна тысяча двести двенадцатом, шли на Иерусалим, тоже надеялись. Что как-нибудь, с Божьей помощью, мы там окажемся. Море расступится и пропустит на Святую землю, или сами собой у причалов Константинова града появятся корабли… И знаешь, что? Они появились. Но корабли, пожертвованные добрыми купцами, привезли нас вовсе не в Палестину, а в Алжир.
Крестовый поход детей — вот о чём говорил святой отец. Они шли со всей Европы, очарованные речами безумного пастушка.
Предприимчивые и не слишком богобоязненные купцы, посадив детишек на корабли, отправили их прямиком в лапы работорговцев.
Если б я мог, если б имел право — я бы перекрестился.
Впервые чудо-отрок приоткрыл передо мной завесу своей длинной, полной тайн и загадок жизни. Вопросов, конечно же, сразу возникло ещё больше.
Правда ли, что Екатерина была настолько великой, как об том говорят?
Существовал ли на самом деле граф Калиостро?
И пил ли святой отец водку с Распутиным?
Но чудо-отрок, остудив юные ланиты, уже исчез с крыльца, и из кухни доносился его ершистый, гонористый тенорок…
К сожалению, по слову шефа не сбылось. Питер — город большой, за каждой окраиной не уследишь.
Разброд и шатания, спровоцированные ещё присной памяти графом, разрастались не по дням, а по часам.
Раньше с ночными экскурсиями мы с шефом справлялись вдвоём — легко.
Теперь, даже с помощью Мириам, с нашими девочками, Котовым с его отрядом быстрого реагирования, и семьёй Тараса, безопасность Питерских улиц нам только снилась.
Участились случаи самовозгорания, духовидения полтергейстов и ондагейстов в квартирах обычных граждан — и вместе с этим, изо всех щелей на свет Божий, полезли различного пошиба шарлатаны: гадалки на экскрементах младенцев, экстрасенсы от интернета, заряжающие через телефон не только святую воду, а и векторы микрочастиц…
Люди к ним бежали массово, в надежде защититься от летающих по кухне ножей и тарелочек.
Мы разрывались, отрабатывая экскурсии от заката до рассвета. Но помогало это не слишком.
Город, аки библейская саранча, заполонила нежить.
Уже на Невском можно было запросто встретить горгулью — они облюбовали коньки крыш и фронтоны старинных зданий.
Подвалы и катакомбы заселили шишиги и гули — голодные демоны, они пожирали всё, что невзначай оказывалось в их лапах, от крыс до ночующих в тепломагистрали бомжей.
Крыши заполонили вендиго и грайны, в парках обосновались Ырки. Охотились они, правда, только ночью, а днём отсыпались в канализации — что не добавляло городу ни безопасности, ни благоухания.