— Про собак не просто «слыхал». Совсем озверели! По одиночке теперь хрен сыщешь. Да и стаями раньше обходили, завидев палку в руке. Сейчас бросаются даже на небольшие группы. У тебя как, с собой табельный?.. А о лосёнке не знал. Слушай, друг, не пойми неправильно, но… его целиком нашли? Люди тут неизбалованные, сам знаешь…
— Целиком, — отрезал Кузнецкий. Видимо, не смог не принять эти «происшествия» близко к сердцу. А может, не по нраву, что какой-то бомжара обращается на «друг»? — Я пройду?
— Конечно, — отступил в сторону Гаврил.
Лейтенант зашёл, пригнув голову и не снимая фуражки. Окинул намётанным глазом единственную комнату, тут же открыл шкаф, немного порылся в тряпках и, не закончив, переключился на сундук. В промасленных запчастях Кузнецкий шебуршал уже с заметным удовольствием.
— О, гайка на пятнадцать, — резюмировал он, засовывая находку в карман.
— Нашёл что искал? — расплылся в ничуть не угрожающей улыбке Гаврил. Яд лучше всего прятать в сахаре. Если это, разумеется, не мышьяк.
— Что-то вроде, — пробубнил лейтенант, закрывая сундук. — Интересная у вас… система отопления.
Он провёл рукой по нише под потолком, отряхнул пальцы от пыли и указал на толстенные трубы, к которым был пристроен дом Гаврила.
— И не особо жарко. Вентиляцию наладили, что ли?
— А то.
Кузнецкий вздохнул.
— Почти уверен, что вы не связаны с этими изуверствами. Но… Ладно — незарегистрированная хибара на Промзоне. Ладно — лежанка, да хоть двуспальная кровать под теплотрассой. Но хибара, прилегающая к коммуникациям невероятной для города важности? На такое глаза не закрывают.
— Дорогой друг, — перестал улыбаться Гаврил. — Может, чаю? У меня завалялась упаковка одноразовых стаканчиков…
— Нет.
— Нераспечатанная! А? А? А?! Ладно, о вкусах не спорят…
Гаврил умолк и задумчиво размял руки.
— Ты на Промзоне впервые, — продолжил он, не спрашивая. — Иначе бы запомнил… Так-то я не прочь прокатиться в участок, но лишь потому, что ты со мной вежлив! А вежливость — приёмная дочь уважения. Потому эксклюзивно поведаю то, к чему коллеги твои приходят раком и набивая шишки в самых возмутительных местах. Всё, что происходит на Промзоне либо не касается Города, либо не вредит ему — кроме этих жутких историй со зверями. Дикие животные чужды Промзоне… Так что давай ты займёшься своими лосями, а я пойду, поищу себе хавку?
Кузнецкий слушал внимательно, ни на секунду не переводя взгляда. Словно запоминая — но не то, чего хотелось бы оратору.
— Давайте я опять проявлю вежливость и не стану доставать дубинку?
— Не подскажете время, начальник? — демонстративно опёрся Гаврил спиной о стену.
— Девять утра, — аккуратно, глазком глянул лейтенант, дабы не упускать его из виду.
— Жаль. Неприятная, неприятная вилка. Идти за тобой и тратить весь день не могу — только не сегодня! — а по силам мы примерно равны… даже с учётом дубинки… Ух. Доставай мобильник.
— Не понял? — выдохнул Кузнецкий.
— Мобильник, говорю, доставай. Наберёшь одного кадра. Давай-давай. Если над чем и имеет здесь власть Канцелярия, так это над тобой.
— Какая Канцелярия?! — раздражился лейтенант.
— Ууу. Ты даже не из двоечников… Звонить будем. Ну!
Что-то в голосе Гаврила заставило Кузнецкого достать мобильный и набрать под диктовку номер.
— Что, незнакомые циферки?
— Не-а.
— О, счастливчик… Давай громкую связь.
Дозвонились почти сразу. Раздражённо-занудливый голос, который используют, дабы не взорваться откровенным ором, говорил куда-то в сторону:
— Это не детская игрушка! Если что-то можно крутить, это не значит… Нет! Вера! Вераа! Да как ты… Это для задницы, Вера! Именно, фу! Бабы… Алло? Чем могу помочь?
— Лёнь, привет! — весело гаркнул бомж, заставив лейтенанта вздрогнуть.
— Это кто?
— Гаврил! Не со своего!