Поэтому и проявил недюжинное усердие, по собственной инициативе организовав убийство.
– И Вы говорили о милосердии, мистер Лайдон? Бог Вам судья, впрочем.
Я повернулась к Некрасову, сиявшему начищенным самоваром.
– И зачем было нам мучить его, Ваше Сиятельство? Вон как Вы сами справились.
– Зла на него была, – я вздохнула с притворным раскаянием. – И ломать проще, когда он уже в ужасе. Вы все поняли?
– Я говорю плохо, но понимаю отлично, – обиделся полковник. – А вот как Ваш черкес правду определяет, если он на их языке ни слова сказать не может?
– Мне все равно, Ваше благородие, – ответил Аслан. – Я ощущаю правду и ложь, а уж на каком он там лопочет – без разницы.
– Какая у вас отличная компания для сыска! Одна страх наводит, другой вранье изобличает. Нам бы так, Фрол, а?
– Мы, Ваше благородие, и сами справляемся с Вами, – ухмыльнулся казак и щелкнул клещами, чем привел англичанина в еще больший ужас.
Ведь вроде все рассказал, а пытка вдруг и продолжиться может, кто их этих русских знает. Может, они от самого процесса удовольствие получают.
– Вы идите, Александра Платоновна, дальше мы сами, – полковник перешел на английский. – Выясним все и про Хиву, и про Багдад, и про Афганистан, и про дела индийские. Потом Вас пригласим, чтобы задать этому извергу простой вопросик: правда ли все то, что он нам рассказал. И если нет…
Фрол снова щелкнул клещами, а сквайр Лайдон заплакал.
Я смотрела на текущие по окровавленному лицу слезы и тихо спросила Некрасова:
– Вы же не оставите его в живых?
– Ни в коем разе, графиня. Случиться может всякое, а нам случайности не нужны. Но ему об этом знать не надо.
Он пытался углядеть в моем лице жалость, сострадание, но дождался только удовлетворенного кивка.
Когда я поднялась на улицу, Аслан, пристроившийся справа, сказал:
– Страшная ты стала, Саша. Изменилась сильно.
– Что, – грустно улыбнулась я, – не люба больше?
– Люба мне Танюша, ты мне такая нравишься… нет, неправильное слово. Такая ты более… правильная. К своим добра, а к врагам беспощадна. Когда Макаров два года назад нас к тебе приставил, казалось, что сложно будет. Много в тебе было мягкости и милости даже к подлецам. А теперь я бы поостерегся на твоем пути вставать. Гриша говорит, главное, чтобы ты с пути не сбилась, но он не видит Света. А я вижу, и вижу правду в пути твоем.
Дальше мы шли молча, а я думала над словами черкеса. Так ли верна дорога моя? Молодой лейтенант Лайдон с оторванными ногтями вряд ли бы согласился с этим, но может ли он судить меня? Человек, пытавшийся выменять мою жизнь на золото и чин? Должна ли я быть к нему милосердна?
Во Мрак его, и пусть он там сгорит вместе со всеми архонтами.
– Кстати, подумала тут, что есть в этой истории одна хорошая новость.
– То, что Дюпре тебя потерял?
– Да. В гости он меня точно не ждет.
– Нас, Саша. Если он в Индии, то я сам его кишки на шашку намотаю.
[1] В реальной истории П.К. Эссен стал военным губернатором Оренбурга еще в 1817 году.