– Нет, – вздохнула я. – И не может быть. Сведений из Индии почти нет, есть лишь повеление Государя и вера в его Свет. Все, что могу сказать.
Эссен задумчиво кивнул.
– Наши с Вами планы в чем-то совпадают. И успех Вашего предприятия поможет мне в моем. России нужен Туркестан, Ваше Сиятельство. Сразу по нескольким причинам.
– Прекратить набеги? Но ведь можно обойтись укреплением границы.
– Нельзя. Засеку на тысячу верст держать невозможно, поэтому дикарей нужно замирить. Да-да, дикарей, пусть они и считают себя древней цивилизацией. А у самих в ходу рабство по сей день.
– Петр Кириллович, рабство и у нас есть.
– Вы из либерально настроенных личностей?
– Ни в коем разе! Однако я – заводчица, которая очень хорошо считает, так уж вышло. И лично мне крепостное право не выгодно. Я бы и своих крестьян освободила давно, но, если это сделаю только я, толку в этом не будет.
– Без барина мужик пропадет, – отмахнулся Эссен. – Не способен русский народ без надзора и управления. Не будем сейчас затевать спор, – генерал поднял руки вверх, пресекая мои возражения. – Вернемся к Туркестану. Империя должна расширяться, графиня, и расширение это вынужденное. Англичане стремятся утвердить свою власть в Азии, и лучше иметь между исконно русскими землями и их протекторатами вот эти, – генерал махнул рукой в сторону юга, – земли, чем граница будет сразу под Оренбургом. Они мутят воду в Туркестане, они заигрывают с персидским шахом, война с которым на пороге. Гюлистанский договор давно для персов превратился в простую бумажку. А в драке всегда лучше бить первым. Есть и еще причины. Например, туркестанский хлопок и он же индийский.
Хлопок. «Химическая» часть Курятника меня этим хлопком утомить успела, рисуя какие-то фантастические картины будущего процветания, для которых необходимо это растение. Лен их категорически не устраивал. Сути я не поняла, но шутиха из ваты, пропитанной крепкой водкой[1], вспыхивала ярким огнем, сгорая без остатка, что приводило умников в восторг.
С генералом Ланжероном общение у меня не то чтобы не сложилось, но получилось каким-то водевильным. Александр Федорович являл собой образец неунывающего вояки, бесконечно уверенного в своей неотразимости. Мужчиной он и впрямь был видным, однако его затейливые комплименты и желание при каждой возможности облобызать мне руку, действовали на нервы не лучшим образом. Какого-либо участия в подготовке похода он не принимал, оставив за собой лишь бесконечные банкеты, сопровождавшиеся то вечерами воспоминаний о былых сражениях, то спорами о том, как лучше обустроить Россию. Генерал яростно противился Табелю о рангах, утверждая о его замшелости и устаревании, возразить ему никто не сумел, но мысли эти поддержки у офицеров не нашли. Все же порядок в званиях и чинах дает некое спокойствие и уверенность, а также понятную цель для продвижения по службе. Наверное, только Муравьев в чем-то соглашался с французом, но больше проговаривался о необходимости умаления дворянских привилегий и расширении таковых для податных сословий. Эти сентенции вызывали у остальных лишь раздражение, и полковник каждый раз тушевался и от продолжения своих речей отказывался. Я в такие разговоры старалась не влезать, играя роль украшения собрания, если на таковом оказывалась.