Спальный зал («а его иначе и не назовёшь», ха) раскрылся внезапно. Именно такое было впечатление — раскрылся. Никаких тебе створчатых дверей, анфилад или хоть просто драпировок. Коридор расширился, прикидываясь обычным поворотом — и мы вдруг попали в просторное и почти пустое помещение, похожее на половинку глобуса. Верхнюю, конечно же.
Первое впечатление: купол комнаты был покрыт глубокой резьбой. Второе — и не очень приятное — фактура напомнила сосудистую сетку под снятым скальпом. И лишь с третьего взгляда я поняла, что весь потолок и переходящие в него стены сплошь заплетены вязью переплетающихся корней…
Стоящий у дальней стены фонарь высветлял выступающие корневища, а тени, напротив, делал глубокими и непроглядными. Человек, который рассматривал нечто, находящееся в длинной стеновой нише, был, несомненно, Ванькой. Уж силуэт сына-то я узна́ю! У его ног, ярким цветочным пятном на фоне земляных стен и бежево-серых корней, притулился похожий на здоровенную гусеницу кулёк.
Пери, нервно подрагивая крылышками, бросилась к свёртку.
— Иви! — она гневно воззрилась на «жениха». — Как ты мог⁈
Ваня только махнул рукой, продолжая что-то отсчитывать. Туриэль вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула — пусть посмотрит, что там в коврах замотано. Интриги Мадридского двора, тоже мне. Я сама уже успела просканировать сына и убедиться, что угрозы его жизни нет. И — да, здесь я видела его внутренний план преотлично. А прозрачная мумия, которую он придерживал за запястье, видимо и была тем самым королём фей.
Как говорил ослик Иа — душераздирающее зрелище.
— Лика?
— Да, это — источник! — мы все подошли ближе, лицо у нашей ботанички сморщилось. — И он почти увял!
Ваня отпустил тонкую, похожую на веточку руку:
— Мам, пап, братья и сёстры — всех приветствую! Сначала пульс был десять.
— В минуту? — деловито поторопила его Лика.
— Да. Думал — всё. Но на свет реакция, смотрите: я поставил фонарь — пульс увеличился до двадцати и кровоток ускорился. Хотя, я бы сказал — сокодвижение.
— Нельзя его будить! — Пэри в отчаянии сжала кулачки. — Папа запретил! Если он выйдет из сна, вся его жизнь уместится в полчаса! А… — она осеклась.