5 апреля большая его статья появилась в воскресном номере «Бостон Пиллара» — обильно уснащенная фотографиями мумии, цилиндра и свитка с иероглифами, написанная как бы с глуповатой усмешкой, в обычном инфантильном духе, в каком газета привыкла вещать в угоду широкому кругу своих умственно незрелых читателей. Полная несообразностей, преувеличений, потуг на сенсацию, она в точности соответствовала тому роду статей, какие обычно возбуждают поверхностный и недолгий интерес черни, — и в результате еще недавно малолюдные, полные тишины залы музея заполнились тупо глазеющими и болтливыми толпами, каких величавый его интерьер прежде не знавал никогда.
При всем инфантилизме статьи приходили в музей и умные, образованные посетители — фотографии в ней говорили сами за себя, — ведь случается и многим серьезным людям заглядывать в «Бостон Пиллар». Вспоминаю, например, одного странного посетителя, появившегося в музее в ноябре, — темнолицего, в тюрбане, с густой бородой, с каким-то вымученным, неестественным голосом и удивительно бесстрастным лицом, с неловкими руками, затянутыми в нелепо выглядевшие здесь белые перчатки; он сказал, что живет в трущобах Уэст-Энда, и назвался именем Свами Чандрагупта. Малый этот оказался феноменальным эрудитом в оккультных науках и, по-видимому, был глубоко и серьезно тронут близостью иероглифов свитка с некоторыми знаками и символами забытого древнего мира, о котором, по его признанию, он составил себе широкое интуитивное представление.
В июне известность мумии выплеснулась за пределы Бостона, и в адрес музея от оккультистов и других знатоков мистических учений посыпались вопросы, а также требования выслать фотографии. Это, в общем, не слишком радовало персонал музея, поскольку наше чисто научное учреждение не симпатизирует всяким фантастам и мечтателям, и все же мы деликатно отвечали на все письма. Одним из результатов такой переписки явилась высокоученая статья знаменитого новоорлеанского мистика Этьен-Лорана де Мариньи в журнале «Оккультревю», где он доказывал абсолютное тождество многих геометрических орнаментов цилиндра и иероглифов свитка некоторым идеограммам зловещего значения (транскрибированных с первобытных монолитов и, по слуху, с тайных ритуалов засекретившихся банд знатоков-эзотериков и приверженцев культов), которые воспроизведены в чудовищной «Черной книге», а также в труде фон Юнцта «Сокровенные культы».
Де Мариньи припомнил ужасную смерть фон Юнцта, случившуюся в 1840 году, спустя год после опубликования в Дюссельдорфе зловещей его книги, и рассказал о леденящих кровь легендах и прочих в достаточной степени подозрительных источниках информации, которыми пользовался ученый. Главное же, он подчеркивал поразительно близкое отношение этих легенд к затронутой теме — легенд, с которыми фон Юнцт связывал большинство воспроизводимых им идеограмм. Никто не мог отрицать того факта, что древние предания, настойчиво упоминавшие о цилиндре и свитке, явным образом имели прямое отношение к экспонатам музея, но при всем том они характеризовались такой захватывающей дух экстравагантностью — включая совершенно неимоверные диапазоны времен и невероятные, фантастические аномалии забытого древнего мира, — что намного легче было восхищаться ими, нежели поверить в них.
А восхищению публики поистине не было предела, так как перепечатки в прессе шли повсеместно. Статьи с многочисленными иллюстрациями, рассказывающие или кратко передающие суть легенд из «Черной книги», многословно распространяющиеся об ужасе, внушаемом мумией, сравнивающие орнамент на цилиндре и иероглифы свитка со знаками, воспроизведенными фон Юнцтом, и пускающиеся в самые дикие, самые нелепые и иррациональные измышления и теории, — такие статьи появились всюду. Число посетителей музея утроилось, а всеобъемлющий характер вспыхнувшего вдруг интереса подтверждался избытком получаемой нами корреспонденции — по большей части бессодержательной. Похоже, мумия и ее происхождение создали — для людей с воображением — достойного соперника депрессии, ставшей в 1931 и 1932 годах главной темой для разговоров. Что касается меня, то главный эффект всего этого фурора состоял в том, что мне поневоле пришлось одолеть чудовищный том фон Юнцта в сокращенном издании «Голден Гоблин» — и это внимательное чтение, с одной стороны, заставило меня не раз испытать головокружение и тошноту, но вместе с тем и поблагодарить судьбу за то, что она избавила меня от диких гнусностей последовавшего вскоре полного издания текста.