— Так все же, почему?
— Наверное, потому что люблю, — произнесла она еле слышно и вышла, так и не найдя в себе сил обернуться.
Дорога до своих покоев не запомнилась. Кажется, Этэйн бежала. Хлопнула деревянная дверь, отрезая молодую королеву от внешнего мира. Дернулись тяжелые прикроватные шторы. Этэйн рухнула на кровать. Подушки заглушили крик. Боль, отчаяние, страх, непонимание выплёскивались из души, оставляя после себя выжженное поле. Она сама не заметила, как заснула. Забылась холодным липким сном, в котором раз за разом пыталась ухватиться за тонкую алую нить, но та тлела и рвалась. Тонкие пальцы хватали пустоту, а тело камнем летело вниз.
Пробуждение вышло тяжелым. Этэйн увидела в руках флейту и отбросила ее словно гремучую змею. Подтянула колени к подбородку и задумалась. События последних суток никак не желали выстраиваться в общую картину. Слишком все быстро, страшно, непонятно.
Этэйн совершенно некоролевским жестом вытерла ладонью раскисший нос и отодвинула на край сознания нахлынувшие эмоции. Слезы мыслям не помогут. В груди до сих пор саднило. Прошедшая ночь все не шла из головы. Что из этого было правдой, а что видением? И кому понадобилось насылать морок на нее? Этэйн нахмурилась и стала перебирать события последних дней.
Король смертельно ранил Айлиля, а ее взял по праву мужа. После она, видимо, призвала остатки дара… и что? Предрекла гибель дома да Дерга или прокляла его? Впрочем, неважно. Итог один. Эохайд умрет так и не дождавшись наследника. И чем яростней он будет противиться судьбе, тем скорее смерть его настигнет. Молодая королева приняла эту мысль и отложила на время. Сейчас судьба супруга волновала ее меньше всего. В отличие от принца.
Она сама обрабатывала Айлилю раны. Не нужно быть сестрой милосердия, чтобы понять: с такими не живут. Вспоротый кишечник, инфекция и отцовская ненависть способны убить за несколько часов. Лекарь со слабым даром гальдра подтвердил это, пробормотав напоследок, что лишь рука, нанесшая рану, может излечить ее. Это был конец.
Собственная беспомощность злила. Как она жалела в тот миг, что физически не в состоянии притащить короля Эохайда к умирающему сыну и заставить его исправить содеянное.
Айлиль. Он, действительно, метался в бреду. Наливая зелье в воду, Этэйн чувствовала на себе взгляд лорда Смерти. Холодный, уверенный. Тот, кто пришел за принцем, не торопился, знал, что не опоздает. Матушкино зелье должно было лишь облегчить страдания, но не отсрочить час смерти.
Этэйн ухватилась за эту мысль и принялась ее распутывать. Лукавый беззаботный взгляд Айлиля стал тяжелым и изучающим. В первые минуты ей и вовсе показалось, что принц видит ее впервые. Из слов исчезла легкость, а движения приобрели нечеловеческую плавность. Смерть меняет. Возможно… но не цвет глаз. И ведь он так и не притронулся к матушкиному зелью. Словно не терзала его страшная рана. А вчера, в навеянном музыкой мороке, ей показалось, что рядом кто-то другой. Знакомый и одновременно совершенно чужой. Словно Айлиля подменили.
Подменили…
Додумать не удалось. В дверь постучали. На пороге возникла курносая девица.
— Госпожа Брайн, наша кухарка, велела принести вам бульон с белым хлебом.
Этэйн подскочила и втянула служанку в покои.
— Отлично, ставь поднос и следуй за мной. Заодно поможешь мне переодеться.
И пока служанка не успела прийти в себя, спросила, то, о чем боялась даже думать: — Когда умер принц?
— Так, позавчера… Завтра на рассвете прощание. Костер готов, но слуги в смятении. Они не знают: ждать короля или нет.
Этэйн сжала руки в кулаки. Вот значит, как…
— Нет не ждать. Обряд пройдет вовремя. Я сама зажгу погребальный костер. — Она словно эхо услышала свой голос и не без гордости отметила, что тот не дрожит. — Подготовь мне траурное платье… Эта ночь и впрямь будет последней.