Увидели они путь, что я открыл, запереглядывались недоверчиво, а потом один и шагнул вперёд:
- А что, - говорит, - братцы, где наша не пропадала? Айда, посмотрим! Всё лучше, чем здесь сидеть, гнить!
Шагнул он на путь, и омыло его, очистило, да тех услышал, кто с воды ушёл. Зовут они оставшихся, хорошо им. Засмеялся и этот счастливо, на меня посмотрел:
- А не врёшь ведь, чертяка! Только, - говорит, - ты товарищам нашим налил, а нас угостишь на дорожку?
- Угощу, а как же! – улыбнулся, щедро им вина налил. – На здоровье вам, будьте!
Повеселели они, улыбки появились, смех зазвучал. Шагнули на Путь, идут, благодарят, по плечу похлопывают:
- Спасибо тебе, браток!
И на душе легче и радостней, и Настенька стоит, улыбается, на ресницах слёзы смахивает…
Вышли они на свет божий, ждут стоят, а я гляжу – остался один, из проёма тёмного глядит хмуро.
- А ты чего не идёшь? – спрашиваю. – Твои товарищи собрались уже, ты один остался.
Буркнул он неразборчиво, а Настя вдруг вперёд выступила.
- Подожди, Джастер, - говорит. - Не моряк он. Он море ненавидел, лётчиком быть хотел, а его на флот забрали. Ты для моряков только Путь открыл, он его не видит. Я его выведу.
Ишь ты, не моряк… Кивнул я, а Настя запела опять, тихо, ласково, как мать для дитя любимого. И смотрю: вышел парень, и хмурость его ушла. Лицо круглое, веснушчатое, белобрысый сам, даже заулыбался.
- Мамо так пела, - говорит. – Петро я, с Харькова.
А Настя на меня покосилась и к выходу пошла, где остальные души ждали. Идёт, поёт, за ней Петро этот, я замыкаю. Вышли, а моряки серьёзные все стоят, ждут последнего.
Настя на меня посмотрела.
- Водку открой мне, - говорит. – И сам выпей тоже. Дальше я их провожу.
Сделал, как велела, хоть и не любитель я водки, да Настя права: надо парней беленькой проводить, как положено. Вино – угощенье было.
А сейчас обряд.
Встала Настя в круг, поёт, морякам наливает… А они серьезно пьют, молча и уходят в небо. Петро последним ушёл: самолёт его ждал, на крыльях парень взлетел.
Долго его счастливый смех в небе звоном рассыпался…
Проводили парней, закрепил я Пути для оставшихся, на все островки вешки кинул: придут остальные, знают теперь, где выход для них.
Отошли с Настей от места, устроились на травке: на солнце отогреться да отдохнуть. Остатки вина допили, парней поминая. И вовремя: пяти минут не прошло, как с топотом и криками первые из нашей группы показались.
- А чего вы тут сидите? - спрашивают.
- Греемся, - отвечаю.
- А укрепления здесь где?
- Да вон там, – рукой махнул, показал.
- Мы отплываем скоро, - инструкторша пробежала мимо.
- Успеем.
Посидели мы ещё с Настей и пошли обратно. И когда шли – роту солдат встретили: по путям они пришли с другого конца острова. Старшина их вёл, нас увидели – честь отдали, как начальству: знали уже, кто постарался. Я им козырнул за подвиг великий, а Настя поклонилась уважительно.
Мы на катер загружались, а они уходили и песню пели…
Но на этом моя работа не закончилась: где-то через полчаса следующий остров показался. Я и без того не слишком хорошо себя чувствовал: вложился основательно, а для восстановления время нужно. Но решили меня на прочность испытать: только к острову подплывать стали - мне совсем заплохело, хоть кровью блюй, до того излучение убийственное откуда-то пошло.
Настя на меня посмотрела, села рядом, за руку взяла, а мне и не до радости даже, боль пришлая душу наизнанку выворачивает.
- Тебе плохо? – спрашивает. – Может, останешься?
Подумал я, головой покачал.