Меня ветром окатило, от упыря одни ошмётки на соснах, душу его и вовсе разметало - не собрать, а нечисти мелкой, что вокруг собиралась как стая шакалья, – и в помине нет.
Встал я, обалдевший слегка, листву с иголками с себя стряхнул, кремень нашёл, зажигалку сделал, сигарету потухшую снова прикурил.
- Ух ты, круто, - говорю. – Одно жалко, все сосны требухой загадились. По идее, почистить бы всё огнём живым, так ведь не поймут.
- Ничего, - Настя моя руки отряхнула гордо. – Само отвалится. Лучше так, чем упырь этот.
Что тут спорить, согласился.
Пошли мы в лагерь, а там уже и ужин вовсю, и палатки общие поставлены. Даже думали нас пойти поискать по окрестностям, а мы взяли да сами нашлись. Предложили и нам поесть, а мы с Настей переглянулись и отказались: так готовить невкусно это уметь надо – утром убедились. Своим мы с ней перекусили, а темнеет совсем, спать пора устраиваться: нам приключений хватило, чтобы ещё у костра с народом сидеть, о пустом слушать.
Палатка у Насти несобранная лежала. Я помощь предложил, хоть и не собирал ни разу, да ничего, под её руководством справился.
- А ты где спать будешь? - Она на меня посмотрела.
Я оглянулся на остальных, что у костра сидели: спальник-то у меня общественный и палатка тоже.
- Где место свободное, - плечами пожал. – Пойду, спрошу.
- У меня свободно, - отвечает. – Только ты подожди, я переоденусь.
Подождал, конечно, куда мне торопиться. Понятно, что не до амуров постельных сейчас: и за день находился, и поработать пришлось не мало, да и Настенька моя не из тех, кто вот так сразу к себе подпустит. Я радовался только, что не гонит она меня.
Пока мы на ночь устраивались, нечисть в округе опять собираться начала. И чую – по мою душу и не с добром.
Насте про нечисть сказал, она выглянула, рукой поводила:
- За круг не заходи, - зевнула и обратно в палатку. Посмотрел я: и в самом деле, защита вокруг лагеря. Порадовался, что не придётся ночью драки с нежитью и нечистью устраивать, и тоже в палатку забрался. Настя уже сопела тихонько, а я до утра всё же вполглаза спал: слушал, как нежить да нечисть за кругом ходят, да лагерь не видят. Хорошо, вия местного мы с Настей грохнули.
Утром на рассвете проснулся, на Настеньку свою посмотрел. Сладко спит, родная, моя… И такие нежность и любовь в душе поднялись, что не удержался, поцеловал свою ненаглядную в висок осторожно. Мягкие волосы, шелковистые, теплом пахнут. И до того обнять её захотелось, еле в руках себя удержал. Жаль будить, а надо дело доделать – воду из ладанки отпустить, пока спят все.
Позвал по имени негромко, разбудил, подождал перед палаткой, пока соберётся. Вышла она, спустились мы к протоке.
Настя юбку свою подобрала немного, в воду вошла. Я и смотрю, и не смотрю - слепит и красотой, и силой. Всё сделаю, чтобы она меня вспомнила.
- Смотри, - Настя говорит, - как вода пошла. И тебе она благодарна, что помог.
Посмотрел я на сделанное, улыбнулся. Приятно на душе стало: чем могли – помогли. И земля, слышу, благодарна: всё без упыря да с живой водой ей легче.
- Вместе помогли, - Насте отвечаю. – Без тебя я бы ничего не сделал.
Улыбнулась она мне тепло и в лагерь пошла.
После завтрака на катер загрузились: обратно плыть, а по пути еще экскурсии посмотреть. Думали мы с Настей, что отдохнём теперь, а не вышло.
Ждали нас.
История восьмая. Памяти павших
Обратно нас решили по островкам прогулять. Много их тут было, маленькие и побольше, да всё не для постоянного житья. Да и места заповедные, на такие острова туристы на час-два и заглядывали только: сохранились тут следы от войны последней, прошла она по этим местам.
Меня с ночи бессонной да дня трудового укачало на катере: устроился в кубрике, задремал, даже выходить не хотел. С Настей не поговорить толком: народ вокруг, да и не я один спать в дорогу завалился: из команды катерной на лежанках устроились, отдыхают. Настя на палубу ушла – ей вода силу даёт, а мне живой огонь ближе. Только воды её вокруг вон сколько, а огня мне не достать. Вот и дремал вполглаза, отдыхал, как мог.
Но не удалось мне отлежаться: острова показались, Настя ко мне пришла.