— Ты мне вот чего скажи, если б на Лодочной наша истеричка на тебя не залупнулась, ты бы че, в натуре развернулся б и съебнул? — спросил Эндерн, немного погодя.
— Нет.
— Тха! — рассмеялся оборотень.
— Я бы спросил, кто виновен в смерти Франца Ротерблица, а потом развернулся б и съебнул, — сказал сигиец.
— Да че у тебя за любовь-то с ним, сука, такая?
— Уже сказал: он должен был расшифровать письма Вальдера Ратшафта.
— А тебе в башку не попадало, что он мог тебя наебать?
— Нет.
— Ну и зря, — набычился Эндерн. — Нас он наебал и конкретно. Мне сразу торчок этот не понравился, но кто меня, сука, слушает! Ежели б он сразу сказал, что ты — его кореш драгоценный, столько б херни не пришлось воротить!
— Жизнь пиздец какая сложная, ведь так? — сказал сигиец.
— Тха, — усмехнулся оборотень несколько добродушнее, — а ты быстро учишься.
Сигиец остановился.
— Пришли, — сказал он.
Эндерн посмотрел на фасад «Спящей сельди», стоявшей через дорогу на Т-образом перекрестке. Обычное двухэтажное здание с чердаком старой застройки, каких в Анрии много. Вся улица была примерно одинаковой, местами некоторые дома сохранились даже получше. Если бы не вывеска над дверью, легко спутать с обычными жилыми, первые этажи которых занимают бакалейные лавки, мелкие пекарни или мастерские надомников. В Лявилле хватало портных, ткачей, столяров, плотников и прочих рукоделов, которые не могли составить конкуренцию фабрикам, но пользовались определенным спросом у анрийцев. В этом районе была даже гедская община и вроде бы пара артефакторов, о которых вскользь упоминал Геллер. Через несколько улиц городские виды сильно менялись — там Лявилль граничил с Модером и начинались прифабричные кварталы, примыкающие к заводу «Гутенберг-Фишер», чьи дымящие трубы были видны уже отсюда.
Эндерн сунул руки в карманы куртки, сплюнул на дорогу.
— Значит, тута твои корешки засели, — хмыкнул он.
— Нет, — сказал сигиец, уставившись на гостиницу.
— Чего?
— Их там нет.
— Откуда… — раздраженно начал Эндерн и прикусил язык, заметив блеск серебряных бельм сигийца. — Куда ж они делись?
— Не знаю. Там чужие.
— Тха, это ж общественное заведение, — нравоучительно проговорил полиморф, — конечно, блядь, там чужие!
— Их пятеро, — сказал сигиец, проигнорировав кривляния Эндерна. — Двое внизу. Трое наверху. Там, — он указал на окна на втором этаже в правом крыле гостиницы.
— И че?
— Это наши комнаты. Кроме нас, хозяина и служанки в них никого не пускают. Чужаки что-то ищут. Возможно. Отсюда не определить точно.
Эндерн потер небритый подбородок. В том, что этот черт видит в темноте и сквозь стены, Эндерн уже убедился лично. Как и в том, что он почти безошибочно определяет чей-то настрой.
— Может, твои кореша сдристнули? — предположил он. — А комнаты уже сдали?