Глава 19
Зачем, думаете, мне нужно ковыряться в этих старых историях? Только из сыскного азарта? Ага, щас. Следите за рукой — я нахожу того, кто стоит за пропажами людей… и тащу его Морозовым. А там они из него пусть пытаются выбить, что он сделал с их дрессированной бесовкой. Он, разумеется, не признается — и Морозовы продолжают его пытать, удивляясь его стойкости. А я, в этом время, под маркой «Я же вам нашел супостата!» смогу провести какое-то время в Доме, остаться с ночевкой — и тихонечко обыскать его на предмет тайного скрытого прохода.
Да, признаю, дыр в этом плане больше, чем в решете, но другого у меня пока нет. Да и это еще не план — рисунок плана, так сказать. В общем — война план покажет.
Сейчас мне нужен Мангазейский Летописец.
Нет, это не человек такой, который сидит и пишет. «Летописец» — это здоровенная книга, которая ведется при воеводе специально обученными людьми и в которую записывают всё происходящее в городе и окрестностях. Хроника событий, в общем. Ведется она давно, с момента основания Мангазеи и ведется довольно подробно. Так что достаточно отлистать ее на двадцать лет назад — и прочитать подробно, что же тогда происходило, во что влезли три братца, что им аукнулось аж через два десятилетия.
Конечно, кого попало к «Летописцу» не подпускают, но, как это заведено на Руси — если нельзя, но очень надо, то можно. И занедорого.
Хотя…
Я остановился и посмотрел на клонящееся к горизонту красное солнце. Поздно уже. Завтра схожу. Домой хочу. Есть хочу. К девчонкам своим.
— А вот и наш Викешенька! — заверещала Аглашка, когда я вошел в комнату.
Причем «заверещала» — в буквальном смысле. Голос моей скоморошки изменился, стал похож на голос Дональда Дака. И еще что-то напоминал…
— Давайте его попрриветствуем!
С этими словами она развернулась… А, точно — в руках Аглашка держала красную носатую куклу-перчатку. Петрушка! Вон кого ее голос напомнил — это Петрушка так верещит на скоморошьих выступлениях, когда лупит дубинками или розгами всех, кто ему не по нраву.
— Как ты так голос коверкаешь? — поморщился я. Что-то я устал, наверное, но это верещание прямо мозги сверлит… Бесит. А срываться на девчонку я не хочу.
— А вот, — Аглашка выплюнула тряпочный рулончик… а, нет, металлические пластинки, обмотанные красной шелковой ленточкой, — Пищик. Кладешь в рот, языком к горлу прижимаешь, и петрушечьим голосом говоришь. Вот, попробуй.
Я машинально взял эту приспособу… Языком к горлу, говорите…
Пищик оказался слюнявым и теплым, но к нёбу прижался, как будто всегда там находился:
— Пррямо-таки косвенный поцеллуй поллучиллся! — запищал-заверещал я. Девчонки рассмеялись, Аглашка покраснела:
— Какой еще поцелуй?!
— Ну как же, — я выплюнул пищик и вспомнил просмотренные анимешки, — Ты трогала его губами, теперь его трогаю губами я. Получается, что наши губы косвенно соприкоснулись. Как при поцелуе.
— Дурак! — запунцовела Аглашка, — Вовсе это не поцелуй никакой!
— А еще говорят, — коварно улыбнулся я, — что через косвенный поцелуй можно узнать чужие тайные мысли…
— Дурак! Нет у меня никаких тайных мыслей!