Глава 24
— Это кто? — кивнул на меня Морозов-средний, когда Джозефа увели стрельцы в оранжевых кафтанах. Надеюсь, тебе понравятся боярские пыточные…
Сначала я не понимал, почему подданного английской королевы так запросто хватают, тащат в тюрьму и собираются пытать. Потом я не понимал, почему я не понимаю предыдущий пункт. А потом до меня дошло, что во мне столкнулись опыт здешний и опыт прошлой жизни. В том мире англичанина — да и в принципе любого иностранца — попавшегося на преступлении в чужой стране, должны были бы выдать в страну постоянного проживания, чтобы его там уже наказали (ну или, будем реалистами — чтобы там его не наказала). Иначе твою страну ждут требования вернуть несчастного и, скорее всего, н ив чем не виноватого подданного… тьфу, ты, гражданина. Здесь же у нас на дворе семнадцатый век. И всем похрен, чей ты там подданный — совершил преступление? Готовься отвечать.
Так что Джозефа Фокса Англия если и затребует себе, то только ради удовольствия отправить его на галеры — или в Австралию… а, ее же еще не открыли… — за дезертирство из Звездной Палаты.
Кстати, тут мною интересуются, а я опять в свои мысли погрузился.
— Это ж тоже англичанин?
— Нет, — Иван Васильевич поклонился. Не очень низко, в конце концов, он сын боярский, а не какой-нибудь холоп. С другой — он все–таки сын боярский, а не боярин, так что по положению все же пониже будет. Да, тут с поклонами — как в Японии…
— Так кто это?
— Подьячий Разбойного Приказа это, Федор Тихонов, по розыскному делу здесь.
Я поклонился, коснувшись рукой земли. Я-то — даже не сын боярский, невелика пташка.
— Зачем англичанином притворился? — задал Морозов логичный, в общем-то, вопрос, глядя на меня как-то подозрительно недружелюбно.
— Чтобы преступника раньше срока не спугнуть, Алексей Антонович.
— Этого? — Морозов-средний кивнул головой куда-то в сторону, подразумевая Фокса.
— Нет, другого, на Москве покража была, по слухам, в Мангазее скрывается…
— Понятно… — боярич перевел взгляд на погибельного старосту, — А сюда ты его, Ивашка, зачем привел?
— Он, Алексей Антонович, в сыскном деле очень остер. Помогал мне того английского злодея изловить…
— Из своей доли отблагодари, — отмахнулся Морозов. Да, приятно звякнувший мешочек староста уже получил.
— Он хочет свою долю заслужить, Алексей Антонович.
— Это чем же?
— Татя сыскать, который на днях в ваш терем пробрался.
— Знаешь, кто он?! — боярич резко повернулся ко мне и сощурился. Казалось, еще немного и крикнет «Эй, палача!».
— Нет, — поклонился я, — Но по следам оставшимся надеюсь сыскать.
— Да какие там следы… — отмахнулся Морозов, — Давно все простыли. Или ты про КАКИЕ следы говоришь?
Что это он какой-то неадекватный? То вроде спокойный, то вдруг, такое ощущение, зубами меня грызть готов. Какие еще следы могут быть? Где вор дотронулся… ах ты ж…
До меня дошло, что вор — то есть, я — дотронулся не только до всяких разных поверхностей, но и до, кхм, тела его матушки. И Морозов, похоже, решил, что я на это намекаю.
— Нас в Приказе разным способам учили, — спокойно — по крайней мере, надеюсь, что я выглядел спокойно — поклонился я, — Не мог тать все их стереть да спрятать, хоть один, да найду. А там, как за ниточку, потяну, да весь клубок и размотаю.
— Точно найдешь?
— Врать не буду, — еще один поклон, — могу и не найти. Тогда от вашей милости ничего и не получу. Сам, значит, виноват буду.
Боярич помолчал, размышляя.
— Как искать будешь?
— Из дома моего нужно будет инструменты и амулеты принести, — осторожно произнес я, — Потом все обследовать, дня два-три…
Ну же, пойми намек… Ну!
— За своим снаряжением иди и возвращайся. Здесь будешь жить, пока след не найдешь… ну или пока не скажешь, что не можешь того.
Алилуйя!