— И когда денег на исследования стало не хватать, вы предложили свои услуги, верно? — догадался я. — Понемногу перетянули проект от правительства в какую-нибудь частную контору…
— Все было честно, герр Горчаков, — буркнул фон Браун. — Канцлер получил чертежи и образцы, а мы — деньги.
— Вы?
— Доктор Оппенгеймер. Его интересовала только наука. Знание ради знания.
На лице фон Брауна мелькнуло что-то одинаково похожее и на восхищение, и на полное пренебрежение. Похоже, он ценил своего американского коллегу за ум и талант ученого, но едва ли мог назвать способным руководителем — или хотя бы дальновидным человеком.
— Он не считал денег и даже не пытался узнать, откуда они берутся. — Фон Браун усмехнулся и покачал головой. — Вряд ли Оппенгеймер вообще задумывался, что именно из всего этого получится.
— Зато вы задумывались, верно, доктор?.. Впрочем, хватит истории. — Я легонько хлопнул себя по колену. — Вы можете построить машину вроде тех, что ударила по Варшаве и уничтожила Белый дом?
— Построить машину может любой болван с чертежами и парой сотен тысяч марок в кармане. — Фон Браун хитро усмехнулся. — Но для работы блоку управления установкой требуется…
— Магнитная лента с программой, — кивнул я, — припоминаю.
— Верно. И у подобного сочетания есть одна весьма интересная особенность: программа, та самая последовательность операций всегда отстраивается вручную, под конкретный прибор. — Фон Браун явно заметил на моем лице недоумение — и почему-то даже не поленился объяснить: — Подозреваю, это связано с несовершенством элементов — ламп, транзисторов… Даже поставщики компаний вроде IBM пока еще не силах добиться абсолютной воспроизводимости свойств — а машина Оппенгеймера намного сложнее любого табулятора. Иными словами, одно устройство — одна лента, и никак иначе.
— Одна копия ленты, — уточнил я. — Вряд ли так уж сложно размножить запись.
— Я уничтожил все копии до единой. — Фон Браун радостно оскалился. — Так что вашим дружкам из Соединенных Штатов досталась груда мертвого металла.
— Ну… подозреваю, они что-нибудь придумают, доктор. — Я пожал плечами. — А если нет — вы ведь подскажете, где раздобыть новую ленту?
— Нигде, — усмехнулся фон Браун. — Сейчас это уже невозможно.
— В каком смысле? — Я понемногу начинал терпение. — Вы не…
— В прямом! Для создания кода нужен разум, способный превратить цифры в симфонию чистой энергии. Над проектом за долгие годы работали в общей сложности сотни людей — лучших умов эпохи. Но одного таланта, даже самого выдающегося, здесь недостаточно… Только попробуйте представить себе, герр Горчаков:мне иметь врожденного Дара, но при этом суметь смоделировать и изобразить потоки сложнейшей в мире структуры. — На лице фон Брауна на мгновение мелькнуло что-то почти одухотворенное. — Это все равно, что слепому нарисовать картину совершеннее холстов Рафаэля или Леонардо да Винчи. На это был способен только гений. Один-единственный человек во всем мире.
— Доктор Оппенгеймер… — пробормотал я.
— Да! Неужели вы так и не поняли, что гоняетесь за призраком, герр Горчаков? — Глаза фон Брауна торжествующе засверкали. — Во всем мире существует всего две машины большой мощности — и одна из них принадлежит моей стране, а вторая — больше никогда не заработает!