Трист закрыл глаза, пытаясь представить себя в присутствии Бога. Это звучало слишком прекрасно, и он бы все отдал за такое блаженство.
- Тогда давай спасем твою душу, - сказал священник, - чтобы ты снова мог быть с Богом на небесах.
Отец Трист похлопал по сумке, которую принес. В нем лежали два экземпляра Missale Romanum - латинской мессы. Баб должен прочесть молитвы. В сумке также лежали пузырек со святой водой, чаша, облатка с оттиснутым на ней крестом и маленькая бутылочка красного вина.
- Мы отслужим мессу, - сказал Трист. - Ты будешь крещен, получишь Покаяние и, наконец, примешь Тело и Кровь Христа.
- Через перегороооодку? - спросил Баб.
Священник покачал головой.
- Я зайду к тебе в вольер.
Существо раздвинуло ноги и встало. Оно медленно подошло к плексигласу.
- Разве ты не боишшшшься? – прошептал Баб.
- Конечно, нет, Баб. У меня нет причин для этого.
Отец Трист без страха подошел к люку. Он открыл маленькую дверцу с уверенностью в своей вере.
Большая ошибка.
Баб ждал его. Он схватил священника и прижал его к внутренней стене вольера, на высоте пяти футов от пола.
- Что ты делаешь? - спросил священник, скорее удивленный, чем испуганный.
Баб ухмыльнулся, оскалив зубастую пасть.
- Открой двеееерь, - приказал демон.
- Это не путь к спасению, - сказал Трист. - Эта дверь - не та дверь, о которой тебе нужно беспокоиться. Дверь в рай - это...
- Ш-ш-ш-ш, - Баб прижал ко рту Триста коготь. - Хватит говорить о небесаааах, Боге и Иисусе. Я встретил Иисуса, священник, но не в пустынееее. Я встретил его в доме шлююююх. Он был толстый и ууууууууууууродливый.
- Ложь, - голос Триста был едва слышным шепотом. Он не мог осознать происходящее. - Богохульство.
- Шлюхи не хотели его трогаааать. Ему пришлось доплатиииить. Но он хотя бы не умер девственником... как тыыыыы.
Реальность обмана ошеломила Триста. Его друг, рабби Шотцен, все это время был прав. В своем стремлении к доказательствам он отказался от веры.
На этот раз прозрение пришло слишком поздно. Он был глупцом, думая, что сможет изменить дьявола.
Но он был не настолько глуп, чтобы слушать его ложь.
- Я... отрекаюсь от тебя, Сатана.
- Откроооой дверь.
Баб прочертил перевернутый крест на левой щеке Триста когтем, и тот вырисовался кровью из царапин. Трист был в ужасе, но не дрогнул.
- Позволь мнееее причастить тебяяяя, святой отец. - Баб рассмеялся. - Hoc est enim corpus meum!
Возьми и съешь это, ибо это мое тело.
Баб вонзил коготь себе в грудь мышцу и сковырнул с себя немного плоти. Рана мгновенно затянулась.
Трист попытался отвернуть голову, но Баб затолкал сырое мясо ему в рот. Оно было теплым и пахло разложением, и казалось, что извивается у него во рту, словно живое.
Священника вырвало на его облачение.
- Откроооооооооой двеееееерь.
- Никогда, - прошипел Трист. - Я не служить дьяволу.
- Христосссс умер в мууууках, - сказал Баб.
Баб наклонился к лицу священника. Трист почувствовал запах его прелого дыхания и увидел, что в его зубах застряли лохмотья овечьей шерсти.
- Господь - пастырь мой, - начал Трист читать молитву, - я не буду нуждаться.
- Вот и бооооль.
Трист почувствовал, как коготь Баба скользит по его левой ноге. Демон крепко схватил ее и медленно начал выкручивать. Раздался треск, а затем громкий хлопок, когда колено вылетело из сустава.
Трист закричал, впервые за всю свою сознательную жизнь.
- Тепеееерь смотри.
Священник почувствовал давление в груди, похожее на удушье. Затем его тело окутало тепло, тепло настолько согревающее, что Трист подумал, что Святой Дух спас его.
Он ошибся. Это был не Святой Дух.
- Я только что исцелил твою ногу.
Трист был поражен тем, что агония полностью прошла. Он пошевелил ногой, и совершенно не почувствовал боли. Нога полностью функционировала.
- И сноооова...
Баб опять сломал ему ногу, быстрее, чем раньше.
Трист снова закричал, но на этот раз Баб открыл свою зубастую пасть, и просунул черный язык в рот Триста, заглушая его крик.
Слезы текли по лицу священника, когда Баб поворачивал сломанную ногу то в одну, то в другую сторону, а его мерзкий язык скользил во рту Триста, как угорь, пойманный в ловушку.
Отец Трист молился о смерти.
Но она не приходила.
Когда он уже был близок к потере сознания, Баб вытащил язык и позволил ему вдохнуть воздух.
- Хочешь, чтобы я тебя исцелил? - прошептал Баб.