Родители все не шли, и Тьелпэ уже всерьез начал подозревать, что отец не выйдет. Это было печально, но ожидаемо. Подавив порыв встать и уйти в тот дом, где он жил в последние дни, он сел и стал ждать, по возможности как можно более терпеливо. Как бы то ни было, а уйти, не попрощавшись с матерью, было бы как минимум некрасиво.
Келебримбор сидел на стуле, лениво рассматривая расставленные тут и там красивые безделушки, верный признак того, что дом обжитой. Сам он, увы, подобным похвастаться не мог. Как вдруг в коридоре, ведущем в мастерскую, раздались шаги. Дверь распахнулась, и Тьелпэ встал. Сияющая радостью Лехтэ и отстраненный, холодно-вежливый отец вошли и встали на пороге. Услышав приветствие Куруфинвэ-младшего, мать вздрогнула, а Тьелпэ… Тьелпэ просто вдруг сразу понял, что и как он сейчас должен сделать. Конечно же, все, о чем он только что тут, в этой самой комнате, передумал, никуда не годилось. «Король Эрегиона». Звучит-то как! А кстати, даже неплохо звучит. Что ж, отец, вы хотите видеть короля? Будет вам король!
Тьелпэ встал, гордо расправив плечи, и стоял так несколько секунд, пристально глядя отцу в глаза и ища там ответы, которых впрочем за ледяным выражением лица было не разглядеть. А потом он подошел к Куруфинвэ и встал на одно колено. Приложив руку к груди, проговорил спокойно, четко и громко:
— Король Эрегиона просит простить его за причиненную однажды обиду, мой лорд.
И замолчал, ожидая ответа.
*
Атаринкэ сам не знал, какой реакции он ожидал от сына, приветствуя его подобным образом, но точно не того, что Тьелпэ преклонит колено. Впрочем, не его сын, не мастер-Келебримбор сейчас глядел на него снизу вверх, а король Эрегиона.
— Не думаю, что лорд Аглона имеет право прощать или не прощать что-либо королю, пусть и не существовавшего в те времена Эрегиона. Но если это вам так важно, то прощаю. И встаньте уже наконец — нолдор не пристало склоняться, даже принося извинения.
Искусник стоял и смотрел на сына, на то как несколько неловко тот поднимается, как отводит взгляд, словно не зная, что теперь сказать или сделать. Нестерпимо хотелось обнять его и сделать все, чтобы эта новая жизнь была счастливой. Единственное, чего не хватало Куруфинвэ, так это слов Тьелперинквара, обращенных к отцу, а не лорду.
Где-то рядом начала оживать Лехтэ, которая все это время больше походила на статую, чем на нолдиэ.
*
Слова, произнесенные Куруфинвэ, словно сняли часть груза с плеч. Тьелпэ уже начал догадываться, что творится у того на душе, и теперь осталось только подобрать слова. Точнее, как раз подбирать, выстраивать какие-то фразы, просчитывать возможные варианты ответов казалось сейчас неправильным и глупым. Он же не на совете, в конце концов! Хотелось просто сказать первое, что сорвется с языка, и будь что будет. И почему бы, в самом деле, не последовать сейчас велению фэа? Что он теряет? Хуже уж точно не будет, а думать надо было немного раньше.
А еще он вдруг понял, что вот этот дом — и его тоже. Отчетливо вспомнил, что он здесь вырос. Вот в этом самом саду играл, забирался на яблони с грушами и ел прямо с веток. Хотя, скорее всего, деревья уже теперь другие, ведь прошло столько Эпох! Но что это меняет? Ровным счетом ничего.
Фэа снова успокоилась, мысли перестали метаться вспугнутыми зайцами. Снова посмотрев Куруфинвэ прямо в глаза, спросил:
— Лорд Аглона простил. А простит ли отец?
*
— Кто? — приподняв бровь, спросил Атаринкэ. — Насколько я помню, вы при большом скоплении эльдар объявили, что отныне являетесь нарготрондской сиротой. А сейчас спрашиваете про отца… Неужто не забыли, кто он такой, вспомнив-то о нем лишь раз?
Сказал Курво и тут же мысленно дал себе затрещину. «Зачем, зачем я ему напомнил, когда он звал меня, что при этом испытывал… Чего еще мне не хватает-то».
Искусник взглянул на разом побледневшего и пошатнувшегося Тьелпэ.
— А теперь ты прости меня, сын, — Атаринкэ подошел и обнял замершего Келебримбора.