Себастьян посмотрел на Андреаса долгим острым взглядом.
— Вы думаете, что человеческая психика настолько предсказуема, что исследование лишь одной истории позволит вам раз и навсегда пресечь ее повторение? Капитан Ли, я не хочу вас расстраивать или учить. Но даже Павлов был шокирован в рамках своих экспериментов с собаками, что при одинаковых воздействиях у каждой собаки вырабатывается свой уникальный рефлекс по своему уникальному сценарию. Вот вы установите, что мальчик жил без света, без одобрения родителей, без родного отца, в нищете, страхе за мать и себя. Установите, что он слишком рано нацепил на себя роль родителя, а потом скатился в псевдовзрослое состояние. Что стал защитником для матери, а по факту — ширмой. Установите, что методы воспитания мистера Уилсона травматичны. Но вы не сможете отдать эту информацию выше. И знаете почему?
Ли молчал.
— Потому что как минимум пятнадцать процентов подростков Треверберга живут практически в таких же условиях, — после недолгой паузы продолжил Хоул. — Неполные и неблагополучные семьи, существование за гранью нищеты и принятой обществом нашего города нормы. Но никто не стреляет. Стреляется и вешается — да. Но не приходит в школу с оружием и не уносит с собой жизни двадцати восьми человек.
— Тогда мне закрывать следствие?
Себастьян пожал плечами.
— Я не полицейский. Делайте то, что велит вам долг и разум. А я помогу. Давайте уже поговорим с господином Уилсоном, и я вернусь в больницу.
— Да, он нас уже ждет в допросной, — подтвердил капитан. — Какие вопросы вы планируете ему задавать?
Доктор Хоул тонко улыбнулся.
— Задавать вопросы — это ваша прерогатива, капитан Ли. Моя задача смотреть и слушать.
Он хотел сказать, что судя по тому, что Андреас рассказал ему про отчима, тот хочет, чтобы его поймали, хочет быть наказанным и вполне осознает, что был не прав. Только подтолкни, и он выложит все в мельчайших, самых постыдных и отвратительных подробностях. Но такое суждение было бы непрофессиональным. Врач не имеет права делать выводы о ком бы то ни было по рассказам третьих лиц. Ведь все, что люди говорят, это и есть они. Одна и та же истина преподносится по-разному. Каждый проговаривает лишь то, что у него болит. И психоаналитик в Хоуле подумал о том, что Ли, возможно, не совсем счастливый сын.
Конфликт отцов и детей заложен эволюцией. Именно он толкает развитие человечества, заставляя его идти по сложному, полному трудностей и болей пути по спирали. Без него, без отличия одного поколения от другого, невозможен прогресс. Именно это делает человека человеком. И речь не про естественный отбор. В общем и целом человеческая жизнь — это череда конфликтов и кризисов. Человек один на один с миром, с социумом, с телом, с собственный бессознательным. И не каждый способен выиграть в этой войне. Даже проработанные до кончиков ногтей аналитики могут сорваться в кризис. И это нормально. А вот то, что сотворил Томас Уилсон — не нормально. Напряжение мортидо выплеснулось наружу. И этот взрыв унес с собой слишком много невинных жизней.
Хоул подумал также о том, что спусковым крючком являлась либо дата, либо событие в классе. Подтверждением первого являлся найденный в комнате убийцы конверт с письмом. Но и второе исключить было нельзя, ведь единственным живым свидетелем существования Томми в классе была Милена. О других контактах информацию собрать не успели. А Милена Огневич до сих пор не заговорила. Хотя она уже начала отвечать рисунком на рисунок. Впрочем, дальше погоды и еды продвинуться не успели. При таких травмах форсировать события нельзя. Полиция наседала на больницу и лично на него, но Себастьян жестко отстаивал свои границы. Если пережать сейчас, Милена сломается. И тогда драгоценные сведения о жизни Томми Уилсона окажутся замурованными в ее бессознательном. А оттуда так просто еще никто ничего не доставал.
— Хорошо, — сказал Андреас. — Пошли.
Доктор в последний раз посмотрел на рисунки стрелка, грустно улыбнулся и поднялся вслед за капитаном, на ходу поправляя пиджак. В таком виде он походил больше на адвоката, чем на врача.