Сложно было представить, что на месте пустыни раньше высился лес. Но у Канкуро было хорошее воображение. Тем более, ему не хотелось пока паниковать, а это значит, что надо было отвлекать себя:
— Можно повернуть время вспять? — предположил он.
Лжеказекаге сипло рассмеялся. Канкуро вдруг осознал, что не может сравнить этот смех с отцовским. Сабаку но Раса даже, на его памяти, не улыбался. А смех? Смех, он поджал губы, его смех помнит только Темари, наверное, если ещё не все воспоминания счастливого детства растеряла.
— Время не подчиняется никому, сын мой, — кашлянув, ответил Лжеказекаге. Сардонически ухмыльнулся. — Даже золото чахнет.
— Как может зачахнуть золото в пустыне? — быстро спросил Канкуро, чтобы нервно не хихикнуть на чужую самоиронию.
— Всё-то вам, молодёжи, расскажи, — по голосу казалось, что Лжеказекаге улыбается. — Ты же из всех троих самый умный. Иди и подумай. И не переставай отпускать эту идею, — его голос вдруг приобрёл, (ну совсем антиотцовскую), степенную и лёгкую интонацию сказочника, — пусть она следует с тобой рука об руку в жизни… пусть ты будешь гнаться за ней во снах и мечтах… убегать от неё в кошмарах… пусть ты переплетёшь с ней свою душу, но добьёшься своего… И запомни, — продолжил он после паузы, — обратная сторона медали того, что мы называем «чудом»… всегда ужас. Вероятно, что поливать пески сначала придётся кровью.
— Посмотрим, — сдержанно и нервно ответил Канкуро.
— Посмотрим, — согласился Лжеказекаге.
Они разошлись, когда тени поползли по песку, приветствуя неминуемый вечер.
«Спасибо» — чуть не сказал Канкуро, нарочито доверчиво поворачивая спину.
Разбитый в пустыне лагерь медленно плыл мимо, пока ноги несли сквозь него, ватно и растерянно. Солнце всё ещё пекло, и хотелось пить. Канкуро неосторожно моргнул, и перед глазами всплыли загримированные лица Вепря и Шакала. Даже они бы такого не предсказали.
Канкуро залез в шатёр, который делил с сестрой и учителем. Провёл рукой по внутренней стороне разноцветной ткани, оживляя печати, регулирующие воздух. Он знал, что ночью снова в путь; путешествовать днём по пустыне было бессмыслицей.
К счастью, ни Баки-сенсея, ни Темари внутри не оказалось; для отбоя было, пожалуй, рановато, солнце ещё не так глубоко склонилось к горизонту, чтобы все спохватились досыпать последние светлые часы.
Пошарив по многочисленным карманам и перепроверив свою ношу на ощупь, он сцепил два спальных мешка — личный и сестринский — и юрко залез в получившийся баул с головой.
Застегнулся изнутри.
В тесной темноте моргнул свет карманного фонарика. Моргнул ещё раз, но не погас.
Канкуро выдохнул и устроился поудобнее на животе. Выудил откуда-то из складок одежды засаленную и потёршуюся по краям коробочку таро. Разделил колоду на Младшие Арканы и Старшие. Вторые смешал и отложил, а из первых вытянул четыре карты и, «рубашкой вверх», расположил так: лево, право, верх, низ. В пустой центр также наугад вытянул один Старший Аркан, не переворачивая. Образовался крест.
Уняв дрожь, Канкуро потянулся к левой карте — и перед ним открылась Королева Пентаклей. Затем перевернул правую, затаив дыхание — и на него взглянула Семёрка Жезлов. За ней последовала верхняя карта — Пятёрка Чаш. Он прикусил губу.
Нижняя часть «креста» оказалась Тузом Жезлов; брови сами собой задумчиво нахмурились. Открывать центр было не страшнее остальных позиций, и Старшим Арканом, завершающим анализ ситуации, вышел Суд.
Канкуро, не мигая, уставился на получившийся расклад: Королева Пентаклей, Семёрка Жезлов, Пятёрка Чаш, Туз Жезлов, Суд. Казалось, будто карты изучали его не менее пристально.
«Ну почему я?!» — что-то истерически взвыло в голове. — «Я разве похож на кого-то достаточно умного для этого всего?!».
— Спасибо, — прошептал он, не дав словам страха и неблагодарности вырваться изо рта. Сложил обратно карты в коробочку, вылез из двойного спальника и потушил фонарик. Уставился не без растерянности в пустоту шатра.