— И ты решила… что? Бездействовать? Потакать чужой воле, как обычно? — Хирузен почувствовал, как в нём вскипела кровь, и тяжело выдохнул, в попытке успокоиться.
Сначала показалось, что Кохаку не ответит. Но долгую вечность спустя и от неё послышался вздох:
— Я слишком стара, чтобы сопротивляться. Всю жизнь боролась занять хоть какое-то место под солнцем, как безродная шавка, но все стулья уже оказались заняты такими же талантливыми, но более благородными. Потеряла в результате и себя своему горю, и всех сыновей одного за другим, и единственного внука. Времена уже изменились… и моя борьба принесла свои плоды, Намиказе Минато тому яркий пример. Безродный, бесклановый сирота, и даже не бастард кого-то выдающегося, глядит теперь на Коноху каменным взглядом… Я помогла победить другим, но проиграла сама, сломленная остатками старой эпохи. Пришла пора расплачиваться за свою слабость.
Она вдруг полуобернулась. Остановила взгляд на своём палаче.
— Мой письменный стол в кабинете, левая сторона, третий снизу ящик. Возьми всю стопку. Считай, прощальный подарок. Что-то умыкнула у замолчавшего уже навсегда Хомуры.
Отвернулась.
— Не жалей обо мне и не плачь, — вместо прощания. — И не медли. Я ухожу налегке. Это тебе не позавидуешь.
И замолчала.
Больше ей, видимо, нечего было сказать.
Кохаку не любила ни драму, ни долгие пространные разговоры; Хирузен никогда бы даже и не подумал, что между ней и Кагами, громким и болтливым, артистичным, мог завязаться не только роман, но и даже… первая любовь. Они всегда казались слишком разными — бесклановая Утатане, амбициозная, собранная, серьёзная в своём желанием добиться и достичь хоть чего-то и шалопай из Учиха, лёгкий на подъём, весёлый, немного неряшливый, жизнерадостный. А между ними — лиловые пионы страсти и нежности, как выяснилось; и ведь были даже планы о совместном будущем, и ребёнок под сердцем. И ведь скрывали ото всех и вся…
Только когда Кохаку рухнула навзничь, Хирузен обнаружил на траве рядом с ней самокруточные окурки и очень старое гравированное огниво, явный подарок. На его памяти, она никогда не курила. Это была её дань Кагами.
Хирузен оставил ещё не остывшее тело среди пионов.
Не жалея и не плача.
… Утром следующего дня, когда верная и проверенная временем команда АНБУ (под руководством Пса) обнаружила тела советников, бумаги, оставленные Кохаку, уже были перепрятаны без предварительного просмотра на территории клана Сарутоби.
Также Хирузен получил ответ от своего сюзерена, союзника и старого друга, с которым блестяще выиграл Третью войну. Даймё официально признал нового преемника на пост Хокаге. Приписал: «Нара Шикаку может быть очень интересным игроком. Мне любопытно, как он будет маневрировать под твоей шляпой».
Даймё не озаботился выражением соболезнований к хорошо знакомым ему Хомуре и Кохаку: в конце концов, каждый убирается в родном доме по-своему.
Хирузен, не примеряя маску скорби и собранности, отражая вместо этого свои личные потери на лице, как они есть, держа спину перед привычными тенями своих телохранителей в кабинете, жёг спички в пепельнице и ждал в кабинете своего самого последнего друга. За соседней стенкой находился в своём кабинете Нара Шикаку, готовый «удачно» зайти в любой момент.
Надо же поставить Данзо перед фактом, верно?