– Я пришёл, потому что вам хорошо знакомы эти места. Может, подскажете, где искать мальчика, может, где-то здесь есть пещеры, заброшенные шахты? – спросил Юл.
– Ты здесь вырос, – усмехнулась Анна. – Тебе не хуже нас эти места известны. Тем более, что это твоя работа. Вот и ищи!
Она сурово посмотрела на отца, не давая ему и рта раскрыть, и велела всем садиться за стол.
Перед едой никто не произнёс никаких молитв, не предложил взяться за руки, чтобы «обменяться энергией». В общем, всё было вполне заурядно: миска каши, чугунок картошки, кувшин с молоком.
Странные молчаливые женщины, даже имён не назвавшие, так и сидели за общей трапезой, молча пряча глаза под низко надвинутыми платками. Ужин походил, скорее, на тризну.
Но, удивительное дело, он ел варёную картошку, время от времени поглядывая на сотрапезников, и не чувствовал себя чужим.
Юл посмотрел в окно. Солнце опустилось к самому горизонту.
Перехватив его взгляд, Анна громко объявила:
– А теперь чай.
Вставая, она опрокинула стул, словно пьяная.
– Мне пора, – сказал Юл, вставая.
Но отец, усаживая его обратно, попросил:
– Куда ты на ночь глядя?
– Ну, хорошо, – неуверенно согласился Юл, взглянув на телефон.
Сигнала по-прежнему не было. Подумав немного, он решил остаться на ночь. Всё-таки отец просит.
Безмолвные женщины принялись убирать тарелки и ставить на стол чашки.
Отец придвинулся к Юлу поближе и, вынимая из полотняного мешочка трубку, предложил:
– Покурим?
Они вышли на крыльцо. Потемневшее небо на горизонте пересекала полоса, похожая на кровоточащую рану.
Юл достал сигареты, щёлкнул зажигалкой, предложил отцу, и, стараясь поддержать разговор, похвалил:
– Красивая у тебя трубка. Вересковая?
– Да-а, – протянул отец. – Вещь старинная. Вереск суеты не терпит. Сборщики месяцами бродят по верещатнику, со знакомыми кустами разговаривают. А как соберут, непременно его умертвят сначала.
Юл чуть не поперхнулся от таких слов.
– Вереск, он ведь живой, – продолжал отец. – Если комель разрезать, то увидишь в сердцевине красноватую жидкость. Это кровь его. Из живого-то вереска трубка не получится. Он сначала годок отлежаться должен. Потом выварить. Потом просушить. В идеальном случае, ещё как минимум год.
Отец выпустил облако дыма и спросил, держа трубку за чубук:
– Ну, что скажешь о нашей жизни?
Его глаза внимательно изучали лицо Юла.
Что он мог ответить? Он и не видел-то ничего. Да и можно ли в нескольких словах выразить странное тягостное впечатление.
– Всё не так, как мне представлялось, – неуверенно начал он. – Да и что можно представить за такое короткое время?
– А вы разве пытаетесь? Разве вам это важно? Мать твоя, покойница, всё хотела, чтоб ты уехал, в институт поступил и человеком стал, как она говорила. Считала, что на земле человек главный. Опасное заблуждение. Ведь земля-то эта непростая. Она не всякого примет и не всякого отпустит. Не каждый сумеет через Власовы Пастбища пройти. Вот ты думаешь, почему сюда приехал?
Он смотрел на сына, прищурившись.
– Ну, родня всё-таки, – неуверенно сказал Юл.
– Правильно, сынок, родня, – подтвердил отец, продолжая смотреть на него испытующим взглядом. – Только неспроста ты именно сегодня к нам явился. Ведь ночь-то эта – Велесова. В эту ночь такую силу можно обрести! Если, конечно, страх преодолеешь, не побоишься в подземелье спуститься.
Перехватив непонимающий взгляд Юла, отец покачал головой.
– Память, она ведь как погреб глубокий, как подземелье. Ты, поди, и не спускался туда не разу, – он снисходительно улыбнулся. – А вот мы сегодня дверь-то закрывать не станем. Пусть предки заходят и за стол садятся вместе с нами. Может, и ты вспомнишь…
– Ну, да, – поддакнул Юл, холодея, чувствуя, что впутался во что-то странное, неконтролируемое. – В этой деревне ведь одни Власовы живут, мне сказали.
Отец тихо засмеялся.
– Все мы здесь Власовы дети. И земли эти, – он широким жестом обвёл окрестности, – отцу нашему принадлежат.
Голос его был холоден и беспристрастен, в нём не чувствовалось упрёка.
– Отцу? – переспросил Юл, чувствуя, насколько бессмысленными кажутся здесь, в этом странном месте все его чаяния, мечты, да и вся его жизнь.
– Мы ждём, – игнорируя его вопрос, многозначительно произнёс отец. – Ждём часа, когда этот мир снова станет нашим.