Когда познакомились, она засмеялась:
– Кто ж тебя именем таким наградил, Юлий?
– Мама. Потому что родился в июле. Так и звала Июлькой. А Юл, это ребята придумали.
– Ох, Юл, Юл, имя-то у тебя солнечное, а сам какой, – смуглый, глаза как тучи грозовые и волосы тёмные.
Он влюбился так, что первую зиму после свадьбы жил как во сне. День от ночи отличался только расцветкой. Открывал глаза и видел то причудливый лунный рисунок на стенах, то голубые сумерки или розоватый рассвет в окне, то белую неподвижность сугробов или случайный полёт чёрной птицы.
Ветер шуршал мёрзлой травой. Юл постоял, прислушиваясь к зову дикого вереска. Его вдруг охватил иррациональный страх, какой-то суеверный ужас. По спине побежали мурашки. Несмотря на очевидную абсурдность своего состояния, Юл никак не мог взять себя в руки. Инстинкт приказывал ему: беги, беги, пока не поздно.
– Что за…
Он судорожно сглотнул.
– Да есть здесь кто-нибудь? – громко сказал Юл и добавил себе под нос. – Или что-нибудь?
Юл подавил страх и шагнул. Замёрзшая трава хрустнула под ногой. И вдруг Юл почти побежал, задыхаясь и моля бога, чтобы он дал ему смелости. Стебли вереска стегали по ногам. Шаг за шагом бежал наугад через верещатник, не зная наверняка, куда бежит.
Облака закрыли солнце, краски быстро потускнели. Природа становилась всё угрюмей, нагоняя нежелание двигаться, думать. Она словно умирала и манила идти за ней. Юл и сам, словно не осень чуял, а тяжесть прожитых лет, хоть и было их у него за плечами всего-то без малого тридцать. Но и эти три десятка пахнули на сердце лютым морозом. Ему хотелось убраться отсюда поскорее. Казалось, если пейзаж не изменится, он умрёт.
И вдруг впереди полыхнуло зеркальце озера, как из-под земли поднялись несколько серых избушек и две маленькие фигурки возле крайнего дома.
Юл увидел их метров за триста и перешёл на шаг. Подойдя ближе, понял, что это две женщины, и окликнул.
Одна, почти старуха, кивнула в ответ. Другая, что помоложе, так и стояла молча, держа ведро с молоком.
– Мне бы Власовых, – сказал Юл.
– А здесь все Власовы, – ответила молодая, ставя ведро на землю.
– Петра и Анну, – уточнил он.
Старуха указала рукой на одну из шести изб, ту, что стояла в центре. Юл поблагодарил и направился туда, чувствуя на спине их взгляды.
Странная это была деревня. Искусно спрятанная в овражистых складках местности, молчаливая – ни одна собака не залаяла, когда он приблизился – ни единого человека на улице.
Отец и мачеха будто знали, что он придёт, стояли возле крепкой приземистой бревенчатой избы, почти чёрной, какие бывают только на севере. Низкая ограда, сложенная из грубых камней, будто оберегала какое-то зловещее пространство.
Анна стояла, сложив руки под грудью, и глядела на Юла из-под низко надвинутого на лоб платка. На ней было платье до пят с глухим воротом и длинными рукавами.
– Напрасно ты на ночь глядя в этих местах ходишь, – сказала она в ответ на приветствие Юла. – Здесь ночью опасно.
Юл взглянул на часы, ведь всей дороги-то предполагалось на час-полтора, и удивился, потому что стрелки показывали полшестого. Где его мотало-то десять часов?!
– Ночью везде опасно, – пробубнил отец, неловко стараясь обнять его за плечи, но Юл отстранился.
Они обменялись рукопожатием.
Вздохнув, Анна рассеянно огляделась.
– Позвала, значит, кровь-то? Ну, входи, – с едва уловимыми нотками угрозы в голосе сказала она.
– Хорошо, что позвала, – неуверенно пробормотал отец.
– А ты, – приказала ему мачеха, – пойди-ка, пригласи родню-то. Я пока на стол накрою. Праздник сегодня. Отметить надо.
– Но в таком случае Юлию придётся возвращаться ночью, – с нажимом на слово «придётся» сказал отец.
– А он у нас останется, – отрезала Анна. – Велесова ночь – праздник семейный.
Юл готов был поклясться, что глаза её в этот момент сверкнули.