Блаженство затопило всё моё существо, и я вошёл в светозарную арку дворца сияющих грёз. Но на острие сладости ощущалась мука и предчувствие чего-то страшного. Эта девушка опутала мою душу сетями самых греховных желаний, сплела прочную нить, на которой держала мою волю. Одним жестом она превратила убогую лачугу в сказочный дворец.
Рассвет я встретил в объятиях Франчески.
С той ночи я не находил покоя ни во время церковной службы, ни посреди благочестивых занятий.
Началась странная, полусознательная, тайно-сладостная жизнь. Я всё время чувствовал близость Франчески, желал её до изнеможения, до невозможности дышать. Мечтая освободиться, словно предчувствуя беду, душа взывала: «Спаситель, или Ты не слышишь: не введи во искушение!»
Но вечером я снова спешил на берег, входил в хижину, и Франческа, играя на дьявольской арфе, пела древнюю песнь.
– Возьмем от любви всё, что она может дать, – шептала она.
Безумная страсть и жгучие объятия всю ночь. Утомленные, под утро мы засыпали, а вскоре нас будил монастырский колокол.
Бледный и обессиленный, возвращался я в свою келью.
Между тем, я стоял на краю бездны. Передо мной разверзлась пропасть. Как легко и соблазнительно было сорваться вниз. Между жизнью в монастыре и неистовствами в хижине Франчески лежала узкая, тоньше волоса тропинка, и пройти по ней я мог только сам.
Крошечный, едва заметный, в дидимову комму[7], диссонанс разрушал гармонию моей прежней жизни.
Днём в храме я внимал дивному благогласию псалмов, заставляющему взлетать к куполу священные энергии, а ночью слушал немыслимые созвучия древнего хелиса и стоны любовницы. Два мира сошлись яростной схватке за мою душу. Жуткая дисгармония. Волчья квинта.
Я находился на грани сумасшествия, не владел собой, не знал, чего желаю, о чём всесокрушающая тоска в сердце. Опьянение Франческой задёрнуло передо мной действительность. Жизнь приобрела вкус сладостного, но смертельного яда.
Никто не знал о моих ночных свиданиях. При одной мысли, что отец Северин мог догадаться о нашей с Франческой любви, я начинал трепетать от страха.
Днём, выполняя свои ежедневные обязанности в монастыре, я думал только о ней. Всё озарялось пламенем чувственности. Проходя под аркадами монастыря, я испытывал смятение, а моё тело нетерпеливо ожидало новой встречи. Я так сильно желал её, что, мысленно впадая в грех, я стонал, лёжа на каменных плитах. Я чувствовал стыд греха, но, приближалась ночь, и вновь, потворствуя тёмной силе, обольстительной и ужасной, я бежал по тропинке на берег, Франческа вела меня в хижину, брала в руки арфу, и тихие звуки погружали меня в сладостный сон. Мы снова и снова возобновляли наш тайный брак, предаваясь любви под светом углей в остывающем очаге.
Однажды, в миг чувственного восторга, я уловил на губах Франчески победную усмешку, которую она не успела скрыть. На дне моих глаз навсегда осталось её лицо в то мгновенье. В улыбке таилось что-то порочное, а в жёлтых глазах... предсмертная грусть. Тёмный страх сжал мне сердце. Потом она слегка отстранилась и произнесла какую-то фразу...
О, в ней жила ещё одна женщина! Женщина из породы иных существ. Моя сонная душа предчувствовала неизбежную гибель.
Проходила ночь за ночью, и борьба со сладким полубытием стоило мне всё больших усилий. Её любовь оказалась ароматным, но ядовитым зельем. Я жадно припал к этой чаше и выпил до дна. Я стыдился своей страсти, чувствуя, что в ней больше магии, чем любви. В голове постоянно слышались звуки хелиса и зов Франчески: «Приди ко мне!» Она гипнотизировала меня напряжением тёмной воли и загадочными звуками древней арфы. Даже туман под луною приобретал для меня очертания тел соединяющихся любовников.
Франческа, моя любовь, моя страсть, мой враг...
Так продолжалось несколько недель, пока я совершенно не обессилел и не превратился в тень, пустую оболочку.
Мой мудрый учитель отец Северин требовал объяснений, возможно, догадываясь о чём-то.
– Уж не богомерзский ли суккуб мучает тебя по ночам, мой мальчик?
Но я не решился открыть тайну нашей с Франческой блаженной обители.
Однажды утром я едва смог подняться, чтобы пойти к заутрене. Силы оставили меня, я не мог вернуться к прежней жизни.
Меня уложили в постель, позвали лекаря. Нервная горячка так глубоко потрясла мою душу, что она не знала, как освободиться от наваждения.
Я принял твёрдое решение принять постриг.
Отец Северин неустанно молился обо мне, и день ото дня исцеление неуклонно наступало. Я перестал бывать у Франчески, и постепенно возвращался в привычное состояние.