Увидев на пороге внучку, Евдокия Павловна бросилась к ней:
- Ритуля! Родненькая моя!
Навстречу дочери поспешила Анна Николаевна, помогла ей снять пальто, надеть на ноги тапочки.
- Иди, руки с дороги помой. Сейчас обедать будем, а то внук, поди, толкается там, когда мамка его кормить будет?!
- Спасибо, дорогие мои! Как все же хорошо дома!
Раздался телефонный звонок – в трубке Рита узнала голос Стаса. Он спросил, как она доехала и как дела дома.
- Спасибо, все хорошо, Стас! Дома тоже. Встретили меня пирогами. Садимся пить чай! За все-все тебе большое спасибо! – И, попрощавшись, положила трубку.
Мать с бабушкой вопросительно посмотрели на Риту. Она улыбнулась им:
- Это Стас. Мой друг. Я же тебе про него говорила.
После чая Евдокия Павловна повела внучку в комнату, где раньше жила одна, еще до отъезда Риты в Москву.
- Вот, полюбуйся! К твоему приезду с матерью обои новые поклеили, окно и пол покрасили, перестановку сделали, чтобы посвободнее тебе с правнуком было. Да, занавески гляди какие! – не без гордости говорила бабушка.
Рита обняла ее.
- Спасибо, дорогая моя! Все очень красиво и удобно.
- Ты ложись, полежи, – откинув на кровати покрывало, - заботливо захлопотала мать. – Я тебе пару халатиков сшила. Один – байковый с длинными рукавами, другой легкий, из ситчика. Глянь. – Мать раскрыла дверцы шкафа и, словно, в доказательство своих слов, указала рукой на висящие в нем на вешалках халаты.
- Спасибо. Только не надо так суетиться и крыльями возле меня махать. Я не больная, а всего лишь беременная. Единственное, что мне запретили врачи – это поднимать тяжелое и петь, напрягаясь. Напевать можно, а поднимать тяжести всем беременным нельзя. Я еще пью таблетки, от которых иногда спать хочется, но это нормально.
Мать с бабушкой вышли из комнаты, оставив Риту одну, а она легла на кровать и накинув на себя теплое одеяло, закрыла глаза и не заметила, как уснула.
Ей снился сон: поля, леса и реки, и над всей этой природной красотой льется незнакомая ранее дивная песня, которая, подобно облаку, подняла ее над землей и понесла вслед за чудесной мелодией.
Рита проснулась и огорчилась, что не запомнила музыку. Ей и раньше иногда снились такие сны, но каждый раз, проснувшись, она не могла вспомнить мелодию. Даже как-то спросила у Стаса, бывает и с ним такое? Он кивнул с улыбкой:
- Да. И не только во сне. Музыка всегда со мной. Всегда и повсюду. Тут, главное, успеть записать или запомнить. Иногда, особенно в транспорте, записываю или напеваю. Стараюсь тихо, иначе люди примут за человека со странностями. Бывали случаи; выходил из вагона метро, если он набит под завязку и на станции записывал ноты, затем дальше ехал. Тетрадь всегда со мной. Но, это когда есть время, чтобы не опоздать куда-то.
Они тогда весело посмеялись, вспомнив фильм «Безымянная звезда», где композитор Удря писал музыку, напевая себе под нос за целый оркестр. Так тогда смеялись!
Рита поймала себя на том, что скучает без Стаса… Если бы у них была возможность где-то вместе жить в Москве, но и не только это: «Зачем я буду такому талантливому парню портить жизнь… Ему свобода нужна и творчество, а не я со своими проблемами.» - все мысли Риты, в конце концов, сводились к этому.
Глава 20 Позднее пробуждение
Игорь проснулся поздно даже по его меркам. С тех пор, как он устроился в «Голубую обезьяну», его днем стала ночь, а ночью стал день. За окном квартиры, выходящей на оживленное Садовое кольцо, уже спускались сумерки ранней весны. Часы показывали шесть вечера.
Впрочем, реальная жизнь для него стала чем-то далеко отодвинутым, параллельным миром за стеклом, с которым он все реже соприкасается; смотрит на него через окна автомобилей, ресторанов, гостиничных номеров-люкс, особняков. Он забыл, когда просто ходил пешком по улицам города, обдуваемый ветрами, с брызжущим в глаза солнцем. Он ушел в отрыв, в другую Вселенную, возвращаться из которой с каждым разом все труднее и труднее. Ему там хорошо, а здесь, как сейчас: голова трещит, в ушах нестерпимый свист, перед глазами плывут картинки безумств вчерашней ночной пати-вечеринки. Надо что-то срочно принять, это само не пройдет, а станет только хуже. В нем поселился прожорливый Зверь, которого надо кормить. Иначе он сожрет его.
Игорь с трудом поднялся с огромного круглого ложа, занимавшего центральную часть большой комнаты. Ужасно дорогущий из натуральной кожи, сделанный на заказ в Италии «сексодром», на котором уместятся человек восемь, а то и больше. Впрочем, оно так и было задумано. Часто на нем, вповалку, когда уже все произошло по самое «не могу», их безумные вечеринки-оргии и заканчиваются.
Сегодня он проснулся один, его новый партнер-любовник из высоких кругов не желая быть узнанным, был в маске, слишком физиономия растиражированная во всех СМИ и вылезает из каждого утюга, стоит нажать кнопку или воткнуть вилку в розетку. Его архаровцы дали ясно понять: только задумаешь открыть рот и тебя не будет: конец может наступить в результате автокатастрофы, неудачного падения на ровном месте где угодно, в том числе и в квартире. Есть еще до кучи других вариантов, не попадающих под пристальное расследование. Несчастье может произойти с любым, от него, как известно, никто не застрахован.
Игорь смирился и принял условия этой опасной игры в «кошки-мышки». Внутри себя он цинично ухмылялся: - Пригодилось, однако, мое театральное образование. Сценарии игр все же принадлежат мне! Просто оказалось, что я играющий режиссер, притом востребованный и щедро оплачиваемый. А, порой, мне кажется, что и любимый. Да, любимый, хоть и в такой форме. Ну, и черт с этим! Надоела бездомность, безденежье, убогое существование. И ложь, ложь, ложь кругом. Все и вся продается в этом мире, где у каждого есть цена.
Он подошел к шкафчику, открыл дверцы и достал порошок:
- Сейчас станет полегче. Зверь внутри уже не на шутку разыгрался. Пора его кормить.
Очнулся Нирозов в больнице. Не в элитной ЦКБ, а в обычной для простых смертных, до отказа набитой всякими, кого подобрали на улицах города и в метро. Врачи – московские доктора, получившие дипломы, отучившиеся в ординатуре еще при СССР, не забывшие клятву Гиппократа, честные и благородные, не набалованные большими деньгами… Они делали все, что могли, но и у них опускались руки при отсутствии финансирования и поддержки государства, позволившего себе сдуться и самоустраниться, подтвердив известное изречение: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
К Игорю подошел человек в белом. Слабое сознание Нирозова, как в кривом зеркале исказило его образ: он вытянулся ввысь и быстро начал расти, словно береза в ускоренной киносъемке. Но, прежде чем провалиться в пустоту, до него дошли слова: - Этот кажется отошел.
Следующее пробуждение и возврат в реальность подарил ему встречу с бабушкой, единственным родным человеком на этой Земле. Она сидела рядом, держа его за руку. Ее рука была живая и теплая, его – холодная, как у мертвеца. Он сквозь растрескавшиеся, почерневшие от запекшейся крови губы, позвал:
- Бабушка, не уходи. Дай мне воды.
Она поднесла к его губам маленький больничный поильник для лежачих и он с жадностью стал пить. Сознание медленно возвращались к Игорю.
Тамара Елизаровна терпеливо ждала, когда внук придет в себя. Прилетев самолетом из Магадана, она нашла одного из приятелей Игоря еще по институту. Он и рассказал ей, что ее внук в больнице, правда, не знал в какой, но это уже было нетрудно выяснить. Покойный муж Тамары Елизаровны, намного ее старше, – еще при Советской власти, большую часть жизни прослужил на Севере, в Магадане и вышел в отставку в звании генерала МВД. Однако прожил на пенсии недолго, сердце фронтовика подвело. Игорю было пять лет и деда он помнил очень смутно, еще и потому, что тот часто бывал в разъездах. Тамара Елизаровна, однако, была рада, что муж не дожил до трагической гибели дочери в автокатастрофе на одной из дорог между золотыми приисками Колымы. Она погибла в возрасте тридцати семи лет, ее сыну Игорю только исполнилось шестнадцать и он еще учился в выпускном классе школы. В той аварии много темных пятен, помимо дочери погиб водитель и глава компании золотых рудников, с которым мать Игоря состояла в отношениях. Тамаре Елизаровне не удалось ничего узнать, на дело наложили гриф «Секретно» и перевели в другое ведомство. Так Игорь и остался вдвоем с бабушкой. О своем отце он ничего не знал. В свидетельстве о рождении в графе «отец» - у него стоял прочерк, а отчество у него было дедово. С этим и рос. В детстве ему говорили, что его отец геройски погиб, выполняя задание Родины, но чем он становился старше, тем мать предпочитала больше отмалчиваться на его вопросы и он, поняв, как ей неприятна эта тема, перестал задавать их. Погиб и погиб.