Уход и лекарства медленно, но верно возвращали Игоря Нирозова к жизни. Он, подгоняемый стыдом, не мог пользоваться уткой в палате на шестерых, поэтому, едва опомнившись, стал самостоятельно ходить в туалет, порой от слабости, держась за стены. Врач Сергей Александрович, расценил это как хороший знак. Однако, причин для радости не было совсем. Помимо зависимости у Игоря обнаружили СПИД, что относило его к разряду токсичных, как сейчас говорят, пациентов. Сергею Александровичу еще предстояло самое неприятное: сообщить об этом Тамаре Елизаровне и самому Игорю.
Известие о тяжелой, во многом неизученной болезни, повергло Нирозова в глубокую апатию. Бабушка, как могла, пыталась поднять его дух, но весь ее многолетний сценический опыт актрисы был бессилен перед фактом, - жизнь внука догорает, как свечной огарок. Некогда красивое, с утонченными, благородными чертами лицо заострилось, глаза запали и погасли, в них не было жизни, а только пустота и обреченность. За все время пребывания в больнице никто из друзей и былых партнеров его не навестил, все отвернулись, как от чумного. Наверняка, о его страшном диагнозе им стало известно раньше, чем он сам о нем узнал. У этой группировки сильные связи повсюду.
Игоря выписали через несколько дней, коек в стационаре катастрофически не хватает, а идти ему некуда. Его место занял другой фаворит и шоу продолжится до тех пор, пока кто-то из них не сломается и не будет выброшен, как и он, на свалку. С трудом и за немалые деньги удалось через агентство недвижимости снять небольшую квартирку в панельной пятиэтажке на окраине Москвы. Туда после больницы и перебрался Игорь вместе с бабушкой.
Глава 21 Тяжкие признания
Тамара Елизаровна потихоньку осваивалась в съемной квартире. Давалось ей это непросто. Вставала по утрам и на кухне, под включенную радиоточку, варила кашу, лепила вареники или сырники, заваривала чай, кофе. Осознание того, что за нее этого никто не сделает, заставляло Тамару Елизаровну налаживать жизнь в стенах, где повсюду прослеживаются следы чужих людей. В молодости, когда гастролировала, подобное переносила с легкостью. Ей даже нравились гостиницы в незнакомых городах, пусть и не всегда комфортные. Она знала, что у нее есть свой дом, ее очаг, где тепло и уютно, и где ее ждут родные люди. Человек привязывается к своему месту, а в семьдесят лет, тем более. Тамара Елизаровна вспоминала, как тяжело привыкала после Москвы к Магадану, его суровому, хмурому климату, как ей в то время помогали книги Джека Лондона и спасали гастроли в южные края: Крым и Краснодарский край, в Грузию и Абхазию, где море и много солнца, так не хватавшего ей на Севере.
Игорь просыпался поздно, нехотя поднимался с кровати, нехотя умывался и брился. Ел медленно, аппетит полностью отсутствовал. Он проглатывал приготовленную бабушкой еду, исключительно из уважения к ней, ее заботам и хлопотам. Не хотел ее расстраивать. Если б не она, он так и валялся бы днями в постели небритый, немытый, обросший, чего раньше никогда себе не позволял. В зеркала не заглядывает, лишь в маленькое, когда бреется. Игорь не хотел видеть своего отражения, одного взгляда ему хватило, чтобы в ужасе отшатнуться от зеркала. Нирозов возненавидел себя, свою иссохшее тело, свою болезнь, которую воспринял, как заслуженную кару свыше. Он не был нарциссом, но с детства знал, что красив. Ему всегда об этом говорили, - все: знакомые и незнакомые. И часто при этом восклицали, как сын похож на мать, будто они видели его отца и могли сравнить! Как быстро, за какие-то полгода, он превратился в абсолютную рухлядь и с каждым днем разваливается все больше. А еще и эти страшные галлюцинации, неотступные свидетели его порока и грязных игрищ, где все зафиксировано, как на кинопленке. Самое ужасное, что ему по-прежнему хочется всего этого! Жажда разврата и похоть даже на краю жизни не оставляют его в покое. Настолько Зверь заполнил его собой и терзает, давая понять, что не оставит до самой смерти.
Игорь с трудом поднялся с постели. Накинул халат и пошатываясь, пошел в ванную, где принял душ, побрился. После чего поздоровался с бабушкой, хлопотавшей у плиты, и сел за стол завтракать. Он заставил себя съесть пару сырников со сметаной, которые когда-то очень любил, выпил чашку черного кофе, надеясь, что он хоть как-то взбодрит его, но апатия и вялость не отступали.
- Сейчас я помою посуду и мы пойдем гулять. Посмотри какая чудесная погода за окном, - сказала бабушка. Она раздвинула шторы на кухне. Солнце ярким лучом ударило Игоря в лицо. Он отпрянул и болезненно поморщился. Поблагодарив бабушку, поднялся из-за стола и направился в комнату, где ему захотелось опять залечь на кровать и проваляться на ней весь день. Желания одеваться и идти гулять с бабушкой не было совсем.
- Я не ребенок и не щенок, чтобы давать себя выгуливать, - закипал внутри себя Игорь. Ему становилось все труднее сдерживаться, чтобы не обидеть бабушку, не наговорить ей неосторожных слов, после которых придется просить прощения.
Минут через пятнадцать Тамара Елизаровна, предварительно постучав в дверь, зашла в комнату Игоря:
- Так ты еще не одет? Мы же хотели пройтись по воздуху…
- Ты иди. Я не пойду.
Взгляд Тамары Елизаровны упал на истощенную фигуру внука. Он лежал на спине, отвернувшись лицом к стене. Казалось, в толстом махровом халате нет тела; есть только голова, торчавшие из рукавов худые кисти рук, да ноги, словно палки, покрытые волосами.
- Бабушка, неужели ты не понимаешь, что мне конец. Я умираю. И это лучшее, что со мной может случиться. Это освобождение.
- Игорек, внук мой! О чем ты говоришь! – Тамара Елизаровна с трудом удерживала, душившие ее рыдания, подкатившие к горлу.