— Я н-не…
— Говори толком! — прикрикнул первый! — Или не выдержу, проверю, какого цвета у тебя кишки!
От этих слов Лейла чуть не шмякнулась на землю кулём.
— Добрый человек! — пискнула она. — Погоди, не горячись, дай слово молвить!
Лейла так и не поняла, чем парень был ошарашен сильнее — тем, что его назвали добрым человеком или же тем, что вдруг заговорила баба.
— Крестьяне мы, — пользуясь повисшей тишиной, зачастила Лейла. — Тут ежели к полудню идти, за лесом река будет, а в излучине аккурат наша деревня и есть…
— Тьфу, дура! — ожил вдруг Андрис. — «Крестьяне»! Это ты всю жизнь свиней пасла, а я в городе самому князю палаты строил!
— Помолчи, — лениво приказал ему второй, тот, который помоложе. — У бабы у твоей язык получше подвешен.
— Я не баба, — разуверила их Лейла. — Ой, что говорю! Не его, то есть, баба. Сестра я ему, на пять зим моложе. Он правду говорит, он учёный, он по камню работает, по дереву тоже может. А моё дело известное — подать, принять, обстирать, ну там, скотину обиходить, за огородом приглядеть, воды принести…
— Короче! — нетерпеливо прервал её первый. Лейла поняла, что опять говорит что-то не то, и густо залилась краской.
— Простите, добрые люди, я с господами важными говорить не учёная, — скороговоркой призналась она. — Так вот, деревеньку нашу северяне…
— Пожгли, что ли?
— Нет, не пожгли пока, — мотнула головой Лейла. — Курей забрали, овец, свиней, зерно, пшеницу повытоптали, но не жгли покамест. А что нам — ждать, что ли? Ну мы, известное дело — ветром подпоясались, да и в путь.
— Ветром, говоришь… — выразительно молвил первый, поведя рукой в сторону их с Андрисом узлов.
— А, это… Ну так известное дело — хлебушка с собой прихватить надо, да сальца у меня ещё добрый шматок оставался, да соли чуть-чуть, да огурчики на крайней грядке поспели. Не им же оставлять! Да и в дороге — как без еды-то? Ты ж сам вроде воеводы, как же не понимаешь?
Парни расхохотались.
— Да, Альвин, как же ты так-то? — сквозь смех поинтересовался второй, хлопнув товарища по плечу.
Лейла не поняла, над чем они смеются, но решила, что над ней и над её узлами со снедью. Вот ведь мужичьё недомысленное, даром что мечами опоясались! То, что они не из господ, хоть и воины, Лейла уже поняла, но вывод свой благоразумно оставила при себе.
— Зря смеёшься, добрый человек, — с обидой в голосе заявила она. — Еда, она, знаешь, рук не оттянет.
— Это точно, — согласился тот, которого звали Альвин. — Сало есть, говоришь?
Лейла кивнула, уже хорошо понимая, куда ветер дует. Ну что ж, и на том спасибо. Лучше уж поросячье сало отдать, чем если с тебя самого сало срежут.
— Подбирайте, — скомандовал Альвин, кивком указав на их с Андрисом сиротливые узлы. — К воеводе пойдём.
Кулак, всё это время сжимавший кишки, слегка разжался, и Лейла вздохнула почти свободно. Убивать вроде бы раздумали. Похоже, тут всё решает этот самый воевода, к которому их и ведут. Ох, лишенько! А ну как не поверит им воевода?
***
Воевода, видно, забрался далёко, в самый урман. В такую чащобу не забрёл бы никакой охотник, хотя зверьё тут наверняка водилось вкусное и жирное. Лейла спешила за Альвином, едва не утыкаясь ему в спину, торопливо переставляла усталые ноги, боясь отстать — в урмане не было и намёка на тропинку, и Альвин вёл их по каким-то своим, одному ему известным приметам.
Наверное, Лейла задремала на ходу — во всяком случае, она упустила момент, когда чаща вокруг расступилась, и перед ней засияли костры.
— Стой, кто идёт?
— Не видишь, что ли, глаза повылазили?
— Поговори у меня, Осберт! Сказано было — отвечать, как положено!
— Пропусти лучше. Дело у нас. К воеводе.
— Смотри, доложу! Настоишься за такие дела на часах!
— Ладно, ладно, уйди с дороги, — отмахнулся Осберт. — Раскулдыкался!. А вы что нога за ногу тащитесь? — это уже Андрису с Лейлой. — Шевелитесь, мухи сонные!
И Лейла покорно затрусила вперёд.
— Эти люди — не лазутчики.
Лейла не сразу осмелилась поднять взгляд на того, кто произнёс эти слова, прозвучавшие в её ушах музыкой. Стоило этому человеку заговорить — и Альвин с Осбертом, да и все остальные, тесно окружившие её и Андриса, тут же замолчали и расступились. Лейла подумала, что этот человек привык приказывать — и привык, что его приказам немедленно подчиняются.