— Притворяется… — опять нахмурился Летард.
Он снова приблизил с факелом, и в тёмных глазах бродяги отразились два крошечных пляшущих огонька.
— Глаза-то ясные. Ни бельма, ничего.
— Давно ты ослеп? — вопросил молчавший до сих пор воевода.
— Очень.
— Как же ты ходишь без провожатого?
— А как ты, воевода, живёшь без крыльев? У кого никогда не было глаз, тому они не нужны.
Летард переглянулся с воеводой, точно спрашивая на что-то позволения. Воевода едва заметно кивнул.
— Ладно. Считай, что тебе поверили. Можешь остаться.
— Благодарствую.
— Ступай к костру.
Юноша послушно подошёл к огню и замер в ожидании позволения сесть.
— А вот ты и попался! — возликовал Летард. — Как же ты костёр отыскал, а?
Певец улыбнулся:
— Для этого глаз не надобно. Тепло от него, как из печки. И сучья трещат.
Летард выглядел уязвлённым.
— Добро. Садись.
Бродяга нашарил один из стоявших у огнища чурбаков, но не успел он присесть, как Летард точным пинком вышиб из-под него деревянный кругляш. Не ожидавший этого юноша брякнулся оземь. Лейла, не сдержавшись, охнула. Солдатня вокруг захохотала.
— Не реготать! — рявкнул Летард, и смех стих. Лейла до боли закусила костяшки пальцев, чтобы язык не побежал впереди ума: только жалобливой бабы тут сейчас не хватает.
— Вставай, — приказал бродяге Летард, протягивая ему пятерню. — Да вот она, рука-то!
— Зло ты пошутил, воеводин помощник, — заметил юноша, берясь за предложенную руку и с трудом поднимаясь с земли.
— Ну не серчай. Теперь вижу: не врёшь. Садись. Да садись, садись, не обижу больше!
Юноша сел.
— Куда б его, воевода?
— А что ты умеешь? — обратился воевода к гостю.
— Что прикажешь, то и умею.
— Ясно, — поморщился воевода. — Лейла!
Та метнулась вперёд молчаливой тенью.
— Принимай помощничка.
«Да какой же он помощник, воевода-батюшка?» — хотела воскликнуть Лейла. Это же надо, глупость такую удумать: слепого к кухне приставить! Не ровен час, он либо себя зарежет, либо вместо зайца в похлёбке сварится!
Лейла уже набрала воздуху в грудь, чтобы выпалить всё это единым духом — но посмотрела на непрошеного помощника и вдруг осеклась. Ох, лишенько, худой-то какой — того и гляди, косточки кожу прорвут. Видать, не шибко много ему за песни платили. А у неё лишний черпак похлёбки всегда найдётся.
— Благодарствую, воевода.
Юноша повернул голову на её голос. Под взглядом невидящих глаз Лейле стало не по себе.
— Ты Лейла, да?
Лейла кивнула, потом спохватилась и добавила:
— Да.
— Спасибо, что не гонишь. Не бойся: я сильнее, чем думаешь. Что скажешь — всё сделаю.
— Лейла!
Ох, лишенько! Да что же с воеводой сегодня такое: за вечер назвал её по имени больше раз, чем за всю последнюю луну.
— Да, воевода?
— Бери Андриса и Альвина. Скажешь — я велел. Женщину в шалаш, да устройте её поудобнее. И укройте потеплее.
Прямого воеводиного приказа ослушаться не посмел даже Альвин. Впавшую в забытье бедняжку уложили на мягкий лапник, под голову Лейла подсунула ей скатку из андрисова плаща, а коченеющие ноги укрыла своей вязаной шалью — та хоть уже и порядком поистрепалась, но грела хорошо. Ребёнка Лейла усадила поближе к огню, предложила ещё половинку лепёшки — девочка отрицательно качнула головой — и, проследив, чтобы на этот раз слепой певец уселся благополучно, наконец-то сама опустилась на землю и вытянула гудящие от усталости ноги. Альвин и Андрис сели чуть поодаль.
— Значит, нет у тебя имени? — окликнул юношу Андрис.
— Нет.
— Чудно. И сам ты чудной: говоришь не по-нашему, да и мелкий какой-то. Не бродяга — так, бродяжка. Тебя так не называли?
— Теперь вот назвали.
— Ну, значит, так отныне и будет. Эй, Бродяжка!
— Что?
— Что у тебя там, в мешке?
— Я же говорил — лютня.
— Покажи.
Бродяжка выпутался из заплечных лямок, бережно раскутал мешковину и нежно, как ребёнка, взял в руки ещё не виданный Лейлой инструмент. Лютня была из тёмного дерева, мягко мерцающего в свете костра, точно отполированного многочисленными прикосновениями любящих рук. Формой она напоминала срезанную половинку яйца или луковицы. Струн было не так уж много — но больше, чем Лейла могла сосчитать.
— Как же ты на ней играешь, если ты слепой?
— Я слепой, а пальцы зрячие.
— А если ты упадёшь, она кокнется?
Бродяжка не удостоил это ответом и вновь завернул лютню в мешковину. Воспользовавшись паузой, Лейла подсела к нему и сунула в руки миску с похлёбкой.
— Ещё тёплая, — ободряюще шепнула она. — Ты бы поел?