Ближе к полудню ведущий в долину склон горы стал положе. Каменистая тропка расширилась, петляет. Природа взбрыкивает редкими зайцами, шелестит истосковавшейся по теплу травой на ветру, издали вслед провожает путников удивлённым взглядом непуганого вилорогого мархура. Солнышко пригревает так, что Мира в седле скинула плащ. Поправила на шее сапфир и распустила медные волосы. Вестариана треплет Иле по гриве, прикладывает ладонь ко лбу — следит за взрезающей крыльями тёплый воздух торопливой овсянкой — вроде и птица, а мяса на один зуб… Живот скребёт от голода. И после короткой перепалки на седле перевала гнетущая тишина... Это же надо было удумать: кормить мертвяка покойниками… Пусть мелы нелюди, но кормить ими Шарцу? Что ж мы — мелы, выходит? Восставшую нечисть дохлой человечиной подкармливать. Видите ли, рану от меча ему залечить. Тьфу, нечисть!.. А что было делать?
Севериан следит за пригревшимися на солнышке ведьмами в сёдлах и корит себя — не нашёл, чем одёрнуть. Как это, мертвечиной кормить? А в голове до сих пор звучит посмеивающееся, — что же вы, доблестный рыцарь, сами трупы скота кушаете, а чем же помощник мой хуже? И ведь оторопел тогда в изумлении, а Мира с тетушкой вскочили в сёдла и тронули пятками бока кобыл. Только велели Шарцу, как насытится, похоронить останки... И сколько таких могил по долине?.. Севериан засопел. Неправильно это! С мертвяком в столицу нельзя!.. Да и… Трупы скота кушаете… Скота же! Не людей!.. Или мы для ведьм скот?..
За спиной зашуршала трава и Севериан обернулся. Сморщился — Шарцу догоняет. А ведь на кусочки изрубил этого восставшего мертвяка. Это же надо, мелов жрать! А ну как в столице на местных кидаться начнёт? Негоже такому по свету шататься. Людей добрых пугать. Вон, и одежду получше с дохлого мела стянул. Штаны серые. Хоть рубленная мечом, а стёганка. Рубаха льняная до середины бедра. Почтительно ухмыляется веснушчатой физиономией. Целёхонький. И ведь встретишь такого и не скажешь, что мертвяк. Севериана передёрнуло воспоминанием о сползающихся в дымке друг к другу кусках порубленного Шарцу. Его остекленелый взгляд при первом взмахе меча. Его, — Не надо, гос-споди-ин. — Память вернула яркий образ треска срастающихся в дымке костей в куче кусков мертвяка и голод отпустил рыцаря, а Шарцу издали улыбнулся. Махнул. Поспешил вперёд. К хозяйке Тихой долины. Коснулся её сапожка в стремени и гордо воскликнул:
— Шарцу и расс, рэи!
— Сайле, Шарцу. Сайле, — принёс тёплый порыв. — Чаире заяц.
Зачем ей заяц? — забеспокоился Севериан. И откуда же она, если в родном языке Миры нет слова заяц? Есть ли вообще места, где их нет? А мертвяк склонился в торопливом поклоне ведьме и со всех пяток припустил в высокую траву впереди. Севериан решил, что Шарцу бежит наугад, но мертвяк обернулся и, словно счастливый подросток, махнул Мире. Ведьма привстала на стременах, ткнула пальцем в траву, и тёплый ветерок унёс её вскрик. Мысленный посыл такой силы был, что даже Севериан увидел упитанного зайца. Шарцу припустил в том направлении. Бросился в траву и за уши вздёрнул косого. Потряс. Увернулся от истерично замельмешивших задних лап пред веснушчатым носом и со всего маху грянул косого о землю. Победно затряс серой тушкой.
— Вот и обед будет, — хихикнула Мира, а Шарцу вскоре нагнал. Сунул зайца подмышку. Поднял с тропы пару камешков и ловкими постукиваниями светлым о тёмный обколол — соорудил подобие каменного ножа. Вспорол тушку и выпотрошил, вышагивая рядом с пегой кобылой. Взмах, другой, и заячьи кишки шлёпнулись в пыль. Кобыла фыркнула. Покосилась на запах крови, а Севериан решил, что не голоден. Совсем. И желание поохотиться отпало само собой… Где это видано — делить еду с мертвяком?..